Через неделю красноярцы получат возможность встретиться с замечательным человеком, послушать его песни, его многочисленные байки: "Я старый сказочник, я знаю много сказок". Действительно много, проверено. В основном смешные, иногда немного грустные — скорее, впрочем, сентиментальные. Опять всякий раз зал будет замирать, когда Кукин под несложную гитару будет петь свою простую поэзию. "А я еду, а я еду за туманом," — и весь зал, вместе с ним — "за туманом"...

— Юрий Алексеевич, я понимаю, что буду не оригинален в своем вопросе. Как для вас начиналось знакомство с авторской песней?

— Неожиданно. Как с неба упало.

— И как же это было?

— Совершенно оригинально. Я воспитан джазом. Я пел, на барабане играл с 14 лет в диксиленде. Барабанщику положено петь, у него дудок нет в руках. Музыканты диксиленда играют на дудках: труба, тромбон там и так далее.

— Я в курсе...

— И я пел песни. И сочинял даже.

— Для джаза?

— Для джаза. Так, подтекстовки. Есть такая мелодия Дюка Эллингтона — "Караван". Известная вещь. Я написал слова к ней: "Зной, пески лежат, как океан, а по пескам из дальних стран идет... какой-то караван"... а, вспомнил — "идет усталый караван". Песню с этим текстом пели, пожалуй, все джазовые ансамбли страны. Это были мои первые, так сказать, поэтические потуги. Я был готов, я созрел, как нарыв, к тому, чтобы нарваться на что-то, чего я еще не знаю.

Однажды летом я решил поехать летом в экспедицию. Хотя я уже был тренером по фигурному катанию, денег было достаточно, но все чего-то не хватало. Меня пригласил друг в геологическую экспедицию. Рабочим, в тайгу, в Кемеровскую область, на рудник Темиртау. В этой экспедиции оказались ребята, которые знали все. Раньше геологи были умные и знали все. Оторванность от мира заставляла их напрягать интеллект, поскольку нужно как-то себя развлекать. Они читали, пели песни. И они стали мне петь песни Булата Окуджавы, Новеллы Матвеевой. Я, воспитанный джазом, начал понемногу понимать, что целый пласт культуры я упустил. И я стал петь эти песни, забыв на секунду о джазе. Стал петь Новеллу Матвееву в первую очередь: она романтик. Потом Городницкого, Визбора. Визбор — это же сказка просто!

И вот заканчивался мой первый (потом еще были) экспедиционный сезон, пошли дожди. Я учился играть на гитаре. Я стоял перед зеркалом в комнате общежития, и все мое внимание было направлено на пальцы. Через час занятий стало скучно, и чтобы как-то себя развлечь, я решил что-нибудь напевать. Ни одна известная мне песня своими словами не совпадала с моей оригинальной мелодией. Тогда я додумался делать так, как в подобных случаях поступают некоторые северные или восточные народы: посмотрю направо — произношу вслух то, что вижу справа, посмотрю налево — произношу все то, что вижу слева, погляжу вперед — что-нибудь ценное сообщу про себя в пространство. Таким образом получилась песня:

"Горы слева, горы справа,

Посредине — Темиртау.

Посредине — домик старый,

Посредине — я с гитарой.

Где-то сбоку люди ходят,

Что-то ищут и находят,

Я ж сижу посередине,

Словно мышь в пустой корзине".

("Темиртау")

Я ее долго не пел, пока друзья меня не убедили, что это типично экспедиционная вещь.

— Как дальше ваша бардовская карьера развивалась?

— Дали о себе знать моя спортивная закалка и прочие подобные дела... Я люблю людей сильных. Всегда везде надо стараться быть первым. Как в Олимпийских играх. Раньше в Олимпийских играх было такое правило: определялся только один победитель. Вторым быть нельзя. Вот я и подумал: а чем я хуже? Хочу быть первым! Я написал песню "За туманом":

"Понимаешь, это странно, очень странно,

но такой уж я законченный чудак.

Я гоняюсь за туманом, за туманом,

и с собою мне не справиться никак..."

Я ехал во вторую экспедицию на платформе товарного поезда, сопровождал трактор. Знал приблизительно, куда и зачем еду. Так и песню назвал. Так вот. Приехал из экспедиции — оказывается, песню "За туманом" и "Париж" спели на фестивале самодеятельной песни в Ленинграде ребятишки из математической школы. И заняли первое место. Причем первое место в то время, когда в конкурсе участвовали Клячкин, Полоскин, Вихорев. А я только попытался посоревноваться с миром. Не я даже, а песня. Представляешь, я приезжаю — а мне говорят: "Старик, ты занял первое место в стране!" И тут я знакомлюсь с Городницким, с Окуджавой... Это боги были для меня, Олимп. Но я попал в эту среду. И тут же стал себя чувствовать уже удобно. Комфортно. То есть — я нахожусь уже в элите. И начали мы песни петь.

Выяснилось в результате естественного отбора за эти годы, что все-таки то, что я написал, достойно внимания.

— У вас есть песня про тридцать лет: "Тридцать лет — это время свершений..." и так далее. Как-то уж очень там все математически просчитано. Откуда это в вас?

— Я поступал в институт на математико-механический факультет. Я люблю математику больше всех наук. Это моя любимая наука. Наука интересная, четкая и достаточно оригинальная. Будучи математиком по натуре я, сосчитав все проблемы, написал "Тридцать лет" и еще кучу хороших песен.

А вообще с ней связана одна история с трагическим финалом. Однажды, после выступления в ленинградском кафе "Восток", ко мне подошел парень и попросил: "Юра, напиши что-нибудь про нас, альпинистов". Звали его Леня Земляк. Был он высокий, красивый, с черной бородой. Из разговора с ним я уяснил, что альпинизм — это поиски смысла. Какого — он не знает, об этом как раз я и должен написать. Еще услышал, что альпинизм — удел тридцатилетних, в тридцать лет у человека лучшие достижения в этом виде спорта. А потом он стал говорить, что песни, которые мы поем, тоже рассчитаны на этот возраст.

Уточнил, правда, что имеет в виду условные "тридцать" — от 25 до 40. Эти годы и есть вершина человеческой жизни, до условных тридцати человек много может, но мало понимает, потом — наоборот. Я все запомнил и поехал в экспедицию.

— Опять в экспедицию? У вас экспедиция — прямо как творческая командировка.

— Точно. Большинство песен там написаны. Ну вот. Там неожиданно для себя написал песню. Когда ее спел, понял, что ничего не придумал, просто срифмовал мысли Лени Земляка.

А Леня погиб в горах. Его памяти я и посвятил потом эту песню.

— Вы романтик? Я скорее утверждаю, чем спрашиваю.

— Я люблю сказку про Золушку. Это моя сказка. Это ложь, естественно. Но... для того чтобы двигать народ за тобой, надо рассказывать сказку. Ехал я на платформе, и написал "За туманом", и стал знаменитым — это сказка, конечно.

— Новое поколение баров очень любит красивую гитару. Вы играете, с позволения сказать, почти примитивно. Тем не менее, вашей публике иной молодой "громкий" автор мог бы позавидовать...

— Я сразу, с самого начала понял: на фига нужна гитара для нашей песни? То есть — гитарист-боссановщик. Ну там Пако де Люсия. Гитара — хорошая гитара — помеха. Крыша едет, во-первых, от музыки, во-вторых — мешает слушать текст.

Вообще, когда слишком красиво, теряется логика. Сережа Никитин однажды всех победил, спев песню "Я люблю". Квартетом. "Я люблю" квартетом — это как-то сомнительно. Или еще я слышал, как ансамбль Советской Армии в сто глоток пел песню "Выхожу один я на дорогу".

Песня бардовская — она монопольна, автономна, индивидуальна. Автор песни обязан петь один. Это мой взгляд, конечно, может быть, я не прав. Но нельзя петь на потребу, ради красот строя. Не в красоте дело.