Обнаружил, что книгу "Произвольная космонавтика. Время колокольчиков, version 2.0" можно скачать на одном из захолустных сайтов. Правда, разрешение забыли спросить и ошибок при сканировании много наделали, но мне всё равно приятно: распиратили – значит, нужно. Если желаете заказать бумажный вариант, с аудиоприложением и красивым дизайном Ивана Богданова – заходите на сайт лейбла \"Выргород\" (москвичи – в "Хоб-Гоблин", "Рок-Арсенал", "Нирвану", Центр Авторской Песни, рок-магазинчик возле Бородинской панорамы и даже сам не знаю, куда ещё). А я начну потихоньку выкладывать фрагменты книги у себя в ЖЖ.

Сегодняшний герой – Шамиль Абряров. Первый по алфавиту и последний по "раскрученности". "Зимовье зверей" или Тимур Шаов собирают огромные залы, да и прочие фигуранты "Произвольной космонавтики..." имеют немало поклонников, а вот Шамиля часто не знают по имени-фамилии даже те, кто в начале 90-х охотно слушал "неизвестные записи" раннего БГ, не подозревая, что поёт там совсем другой человек. Обманывались многие. Сам я впервые услышал Шамиля, когда в 1994-м (кажется) году приобрёл в рязанском киоске звукозаписи кассету под названием "Гребенщиков’74". И долго гадал, почему же БГ не поёт теперь своих замечательных ранних песен. Подобные истории случались не только в Рязани и даже не только в России: в Голландии, США, ещё каких-то странах. И с рядовыми слушателями, и с умудрёнными собственным опытом сочинительства – знаю, что Костя Арбенин ("Зимовье зверей") и Андрей Горохов ("Адо") поначалу тоже поддались магии голоса Шамиля и находились в растерянности. Итак, Шамиль Абряров: статья + интервью.

Музыка честного одиночества

История жизни Шамиля Абрярова расколота на несколько непохожих частей. Первая – история молодого барда, в середине 80-х делавшего первые шаги по дороге к слушателю. Он ездит по слётам, играет в сборных концертах, о нём написаны первые статьи (в том числе маститым литературоведом Львом Аннинским). Как апофеоз, на "Мелодии" в 1991-м выходит диск "Уходящим за живой водой". После чего Абряров исчезает с карты песенной культуры страны, будто его там и не было. Пресытившись однообразием КСПшных тусовок, он почувствовал себя чужим в этой душной среде, — уходящим за живой водой противопоказаны любые тусовки.

Молчи, они тебя воруют, —

Любое слово, жест, движенье

запомнят и найдут значенье...

Молчи, они тебя крадут.

Молчи, они тебя воруют,

крадут тебя на каждом шаге,

чтоб приколоть к листу бумаги

пыльцу твоих прозрачных крыл.

Бард становится преуспевающим дизайнером. Его новые песни уже мало кто слышит, зато старые ждет неожиданная судьба. Виной тому давно забытая попытка создать рок-группу. Побочный итог затеи – сделанная походя рабочая запись, оригинал которой по рассеянности утрачен. Но не навсегда. Втайне от автора, запись идет в народ, став легендой для поклонников акустического рока по всей стране.

Вас никогда не путали с Гребенщиковым? Абрярову повезло меньше. Приносят тебе однажды кассету, где русским по белому: Борис Гребенщиков, "Искушение святого Аквариума". А песни там – твои. Записанные давным-давно и, как казалось, безвозвратно сгинувшие в недрах московской рок-лаборатории.

Лезешь в интернет и видишь: твои юношеские песни вовсю склоняются сетевыми "аквариумистами", кассеты с "твоим" альбомом "Аквариума" всплывают в неожиданных местах, вплоть до Америки и Голландии, а журналисты по городам и весям докапываются до Гребенщикова, почему он не поет свои замечательные ранние песни. Например, с такими строчками:

Мы летим по разным орбитам

со скоростью ноль.

И когда ты срываешься с круга, —

я чувствую боль.

Но что с того, что это только во мне?

Мне неизвестен пароль.

И вот мы слышим одну ноту,

но ты – диез, я – бемоль.

Если добавить схожесть голоса, интонации, настроения – путаница вполне объяснима. Только если "копия" не уступает "оригиналу" и люди с готовностью обманываются – наверное, это не просто удачное подражание. Слышал даже такую теорию: когда появляется некий message, послание, то всегда существуют "запасные игроки" и, случись, допустим, беда с Гребенщиковым, его место вполне мог занять Абряров, настроенный на ту же волну ноосферы. Сам БГ высказывался осторожней: "...внешнее сходство просто удивительное. Суть, правда, совсем другая".

Не знаю, как насчет "сути", и вообще не вижу особого смысла писать о песнях Шамиля, когда многое уже сказано, и куда легче заняться цитированием. Вот впечатления Льва Аннинского: "...Ни ярости, ни отчаяния, ни утешения – висящий в воздухе тонкий, упругий, звенящий абрис жизни, не сотворенной, не уязвимой, – и какая-то новая, незнакомая нам живучесть: не вписывание в реальность и не бунт против неё, а спокойное существование сквозь неё". А вот ещё одно определение, под которым тоже хочется подписаться самому и даже вынести в заголовок: "Музыка честного одиночества".

Шамиль долго не верил, что песни его кому-то нужны, но сыграл несколько полуслучайных концертов по приглашению знакомых и реакция слушателей, кажется, победила мнительность. Он решил вернуться. С новыми песнями и новыми интонациями, которые давно уже ни с чем не спутать. Дальнейшие перспективы его творческой судьбы издалека могут показаться светлыми и радужными, но впечатление это обманчиво. Реальность не прощает "существование сквозь нее", а если перевернуть эту метафору – слишком малый коэффициент её преломления. Шамиль – словно чисто протёртое оконное стекло, очень мало в нём замутнённости, он не искажает истину, а это всегда чревато непониманием окружающих.

2004

Шамиль Абряров об оленях, духовном пути и шоу-бизнесе

— Когда появились первые песни?

— В 1978-м году, когда заканчивал школу, любил "Йес", "Пинк Флойд", "Лед Зеппелин" и терпеть не мог "Битлз". Вскоре попал в клуб "Алый парус" при "Комсомольской правде", где было модно петь бардовские песни. Естественно, меня тошнило от того, что там поют, но я пытался притереться: хорошие люди не будут совсем уж дерьмо слушать. Стал "дрейфовать" в их сторону, находить общие точки. Рок там ненавидели, считали сатанизмом, и думали вылечить меня от всего этого безобразия. Кончилось тем, что понял: надо самому песни сочинять. И начал это делать на стихи Соллогуба, Маяковского раннего, Эдгара По, Цветаевой... Закончил Арсением Тарковским значительно позже.

С тусовкой "Алого паруса" ездил на фестивали КСП и думал: как же мне тут пристроиться, ведь это люди, которых люблю. Решил, что надо убожество КСП обогащать и развивать: спою им песни на интересные стихи символистов, и люди поднимутся в своём развитии. Это было даже не миссионерство, а наивное прозелитство жуткое – стал честно петь там свои песни с навороченной нестандартной музыкой, насколько можно было изобразить её на гитаре. Отношение было такое: нам, конечно, непонятно и не нравится, но – мы это уважаем. Неясно было, что я тут делаю, пока не спел песню про Петьку. Это ироническая стилизация под Окуджаву, на трёх аккордах, сочиненная на кухне за пятнадцать минут. Случайно спел её где-то, пьяный был, наверное. Но "Петька" вдруг стал популярен по "прямому" назначению. Что меня совсем добило, и я понял, наконец, что нахожусь где-то не там.

– Неужели не было альтернативных путей?

– Я старался совершенствоваться в творчестве, а относительно его "пробивания" всегда были проблемы. Это неправильно, конечно, надо было что-то делать. Но когда стал ныть, что нахожусь "нигде", мне сказали: "Ну, ты же ничего не делаешь". Я спросил: "А что мне делать?" Мне сказали: "Поезжай на БАМ, с агитпоездом "Комсомольской правды". И я поехал. Там был Юра Филинов, куратор музыкантов от газеты, какая-то группа пела песню "Барракуда", и был тогда еще не звёздный, но уже пафосный Борис Моисеев, который возненавидел меня с первой минуты – слишком гетеросексуально выглядел я, что ли?.. "Сегодня в четыре работаем в этом Доме культуры, а в шесть – в том!". И всё. Для скорости есть автобус: чтобы "бабок" побольше срубить, надо быстренько перевозить бригады пьяных артистов между разными ДК, а днём – бесплатная работа на стадионе. Я быстро понял свою неуместность в этом месте жизни: не "работаю", а песни пою как дурак. Выступая на стадионе, перед каким-то жутким микрофоном, окончательно ощутил, что нахожусь в полном говне, потому что вокруг сидят бабки и прочие местные жители, ждут какого-то шоу, а вместо этого выходит странный дебил и поёт серьёзный текст под одну гитару. Дикий тупой абсурд, в который только я мог попасть.

А в Москве регулярно выступал на концертах КСПшников, поскольку был "в обойме". Первый ряд – Окуджава и т. д., есть второй ряд – фамилии всем известны, ну и третий ряд, в который я попал, – всем известны в узких кругах поклонников жанра. Был ещё четвертый ряд, пятый и т. д. Потом перестал толочься в этих кругах и выпал из всех обойм.

После концертов подходили люди, говорили, как это здорово, благодарили. Лица у них были обычно одухотворённые – наверное, теософы какие-нибудь, рериховцы. Тем не менее, я видел, что это конкретные люди, всерьёз занятые духовностью.

Был момент, когда пели на пару с Валей Юмашевым, будущим главой администрации Ельцина, – тогда он был рулевым "Алого Паруса". Даже озвучивали кино одного знаменитого режиссёра. Но я при невыключенном микрофоне сказал пару фраз об этом фильме, прямо и язвительно. А режиссёр в аппаратной внимательно выслушал. Валя сильно покраснел, обозвал меня дураком, и больше мы с ним вместе не выступали, только пели иногда на вечеринках, пока не развело жизнью в разных направлениях. Всех концертов того времени я сейчас уже и не вспомню: МАИ, МИСИС... Вскоре всё это забросил, потому что чувствовал себя не на своём месте.

Когда "дошёл" до Тарковского – упёрся в то, что хочется переделывать чужие стихи: здесь строчка не на месте, там куплеты хочется местами поменять. Понял, что надо всё делать самому. Стал писать чудовищные тексты и просто не мог сочинить к ним хорошую музыку, которую умел. Пришлось сочинять трень-брень типа Андрея Макаревича – пять аккордов, как в КСП, только немножко другие. Из песен того периода почти ничего не пою, хотя порой натыкаешься на какие-то тексты – и вроде бы ничего, свежо даже.

Французский шансон в России вообще не присутствует, а для меня это было серьёзно. Я в спецшколе французский учил, во Францию ездил в пятнадцатилетнем возрасте, парижский акцент приобрёл, в институте вместо занятий лабораторные по-французски надиктовывал. Для меня именно шансон был абсолютно адекватным способом самовыражения. Сочинил несколько песен, но вижу – мимо всё это тут, на ухо русскому человеку не ложится. Вспомнил свою любовь к рок-н-роллу. Кассета, где записаны "Пирог со свечами", "Я звоню..." и т. д. – как раз из тех времён. Там и французский шансон, и рок-н-ролл, а КСП, слава богу, никакого нет.

Получается, что момент, когда надо раскручиваться, всегда застаёт меня в процессе перестройки. Бах! – я всё бросаю и начинаю заниматься чем-то другим. Правильный человек уцепился бы за свою бардовскую тусовку и, глядишь, раскрутился ещё лет семь назад, "песни двадцатого века" пел бы сейчас для ностальгирующей публики. А мне это было давно уже неинтересно и стыдно, я понял, что интересней сидеть дома и аранжировки сочинять. Всё бросил, пошел работать дизайнером, чтоб денег заработать на компьютер и домашнюю студию. Теперь укомплектовался по минимуму, можно начинать серьёзно работать. А всё опять куда-то уехало в сторону. Смута какая-то. Не пойму, что происходит.

– Расскажи историю появления диска.

– В то время были ещё одухотворённые женщины, затаившиеся в некоторых издательствах и местах типа отделов народной музыки на "Мелодии", которые пытались продвигать культуру в массы. Сейчас им не осталось места, а тогда можно было, сидя на государевой службе, пытаться продвинуть что-то духовное. Всегда всё держалось на подобных тётушках, и одна из них через десятых знакомых узнала, что есть такой человек, – пригласила зайти и попеть. Я пришёл и попел. Потом прошёл худсовет какой-то – меня на нём даже не было, – слушали кассету. Будучи хронической "совой", записывался по утрам. В один микрофон – и гитару, и вокал, никаких тебе многодорожечников. Дублей по пять-десять на песню. В общем, "всё не так, как надо".

– А как надо?

– Могу показать фотографию Жака Бреля, где он сидит во время записи своей песни перед оркестром с дирижёром. Обсуждает нюансы аранжировки и исполнения. Думаю, что на самом деле симфонический оркестр – это не так дорого, и если бы кому-то тогда – когда я первым в этой стране придумал сделать концерт с симфоническим оркестром – действительно удалось объяснить, как это будет клёво и неожиданно... Сейчас, после опытов "Лед Зеппелин" и "Металлики", ничего свежего в этой идее уже нет.

– Боюсь, что для приглашения на запись симфонического оркестра надо писать не в пример более коммерческие песни. Но попса – это совсем другой мир.

– А какой ещё мир есть? Если Артёма Троицкого выгнали с телевидения, что в этой стране вообще происходит?

– Происходит чёткое разделение на попсу и непопсу, которая существует по каким-то альтернативным каналам. Но их почти нет, в отличие от многих талантливых авторов и групп из самых разных городов, мало кому известных, поскольку не вписаны в систему шоу-бизнеса.

– Это потому, что страна у нас пока недоразвита. В нормальной стране человеку гораздо сложнее быть талантливым – проще попасть в какую-то немузыкальную структуру, стать офис-менеджером, клерком. А у нас человеку, который живёт где-нибудь в Урюпинске, проще заняться искусством, потому что других выходов творческой энергии у него просто нет. Пока ситуация в стране способствует развитию музыкальных талантов, начиная с того, что каждая матушка пристраивает своего ребёнка в музыкальную школу, – на Западе же нет такого, чтобы буквально всех поголовно учили музыке.

Зато во Франции, с которой можно проводить какие-то параллели, есть огромное количество фирм звукозаписи, некоторые из которых даже специализируются на начинающих... На каждого молодого исполнителя "бросают" продюсера, который ставит звук, отшлифовывает всё для продажи, – нормально поставленная индустрия. Здесь её нет, и у меня есть подозрение, что и не будет, потому что на сегодняшний день это бандитская страна с бандитской клановой структурой. И музыкальный бизнес соответствующий: им занимаются люди, которые на кооперативных ларьках поднимались. Например, ты знаешь, кто сочиняет песни типа "Потому что нельзя быть красивой такой" или "За нами Путин и Сталинград"? Господин, который является начальником "Премьер-СВ" или чего-то в этом роде.

– Расскажи подробнее про рокерский период. Были попытки создать свою группу?

– Были. В середине 80-х я познакомился с одним мальчиком, джазовым гитаристом из Замоскворечья. У них была группа без стержня – музыканты, которые не знали, что им играть. Но двух занятий хватило, чтобы всё понять. Проблема в том, что я до сих пор не знаю, как делается группа. Музыканты как люди для меня неинтересны. Не могу сказать, что сам шибко развитый и далеко продвинутый, но с ними я даже не мог поговорить за чашкой пива: не о чем. И оказалось, что раз разговаривать не о чем, то и музыку вместе делать невозможно. Каждый тянет на себя, и никто не озабочен тем, как звучит песня в целом.

Вторая попытка – та кассета, что разошлась по стране. Она записана с человеком похожего мировосприятия. Он тоже пишет песни, которые ни на что не похожи, – и не КСП, и не рок-н-ролл. Мы пытались что-то делать вместе, но других музыкантов не нашли. Был рабочий материал, который записывали для себя, для дальнейших репетиций, и до сих пор непонятно, как он оказался в таком широком хождении. Эту кассету я по чьей-то просьбе записал и этому кому-то отдал. С тех пор она оказалась в обороте. Но я об этом даже не подозревал до последнего времени.

Психологи примерно так объясняют, что такое стресс. Когда волки преследуют оленя, бегут изо всех своих волчьих сил, то весь их организм перестраивается, выделяются разные гормоны, адреналин, пот и всякое прочее, – это и есть стресс. Когда они оленя догонят и загрызут, то те, кто был первым на этом празднике жизни, испытывают экстаз, чувство триумфа, победы. И таким образом происходит освобождение от стресса. У этих сильных и здоровых волков всё в жизни нормально, они – сытые волки, правильные. А те, кто прибегает последними, – стресс испытывали, а удовлетворения не получили, потому что оленя сожрали без них, – такие волки в стае умирают. От рака, инсульта, острого гастрита, от чего угодно. Естественный отбор происходит. С музыкой то же самое. Человек, который, как я, постоянно испытывает стресс, сочиняя песни, и не может испытать радости, исполняя их чутким и отзывчивым людям, – это ужасно. С этим нельзя жить, с этим надо что-то делать. Написав песни, я не могу удовлетвориться тем, как мы с Сережей Семенюком набренькали их в две гитары, – меня преследует ощущение, что бесконечно продолжается какая-то лажа. Этот дуэт никуда не прокатит, перспектив тут никаких, а я не могу позволить себе делать неуспешные вещи.

Конечно, можно и другую цепочку увидеть. Жизненный стресс – и как реакция на него, сочинение песни, то есть снятие стресса. Но далеко в психологию творчества углубляться не хочется. Тут возможен следующий разворот темы: если что-то сделано плохо или не доделано, я не получаю от этого удовольствия. Оленя надо догнать и загрызть. Если ты сочинил песню – это ещё не значит, что она уже есть. У меня есть песен пять, которые пока не аранжированы, то есть ещё не звучат так, как должны прозвучать. Просто напеть их под гитару я не могу, так что фактически их ещё как бы нет.

А от мелодраматической чепухи про негорючие рукописи меня просто трясет. Кстати, как мне, по-твоему, надо действовать? Прийти, допустим, к Шевчуку, и сказать: "Смотри, какой я клёвый, давай я тебе свои песни спою?" Я так никогда не сделаю. Потому что не считаю свои песни нуждающимися в признании мэтров, да и мэтры мои поют с небольшого количества с трудом собранных дисков, всё больше по-английски и по-французски.

– Можно же и в одиночку, как Наумов, например. Он феноменально играет на гитаре, у него интересные песни с умными текстами, и он в состоянии один собрать "горбушку".

– Я не знаю, почему не попал в подобную нишу. Наверное, Наумов совершает некие телодвижения, а я – нет. Похоже, единственное, что я делал в этой жизни правильно, – сочинял песни, а в остальном – ошибался. И попадал куда-то не туда. Талантлив в сочинении и совершенно бездарен в промоушне, так я это расцениваю. Но я сочинил песни, за которые не стыдно. Может быть, это было единственным моим несуетным желанием – и оно исполнилось. Я сочинил 15 песен, которые сам считаю выдающимися. А остальное – желания суетные, наверное, вот и не реализуются. Понимаешь, я чувствую, что мои песни – именно так сочинённые и так исполняемые – не позволяют мне делать какие-то вещи, поступки. Иначе я не смогу больше их сочинять. Проблема в том, как организовать свою жизнь так, чтобы сочинять и записывать музыку, а не заниматься чем-то посторонним, добывая себе на пропитание.

– Реакция людей на альбом "Пирог со свечами", как правило, однозначна: путают с ранним Гребенщиковым или говорят, что это первая ассоциация, приходящая в голову.

– Когда всё это записывалось, я находился под влиянием Гребенщикова. Не знаю, что с этим делать и что об этом можно сказать. С точки зрения того, что нехорошо кому-то подражать, – это плохо. И потом, не кажется мне, что так уж сильно похоже. Послушай повнимательней. Стилистика-то совсем другая, так что это всё поверхностные ассоциации. Хотя в тот период я искренне пытался заразить всех вокруг Гребенщиковым. До сих пор не понимаю, как эта кассета оказалась в студии звукозаписи. Неисповедимы пути Господни. Она записывалась во время очередной попытки создания рок-группы, мы играли тогда вдвоём с Серёжей Семенюком. Наверное, надо было эту запись уничтожить. Людям там нравится Гребенщиков, а не я.

– Но качество песен не зависит от авторства.

– Если ты прочитываешь там алгоритмику Гребенщикова – это уже неприятно. Один наш знакомый, гармошечник из Умкиной группы, сказал, послушав: "Они нам подсунули Гребня". Имея в виду, что меня спрятали, что ли? Хотя кто эти "они"? А Умка имела неосторожность сказать, что Шамиль – это человек, услышав которого, она начала сочинять песни. Мы с ней ровесники и в довольно близких кругах пребывали некоторое время.

– Ещё у меня по прослушивании альбома "Пирог со свечами" была следующая версия: это Гребенщиков, который решил отказаться от своих песен, потому что они слишком открыты, а он любит быть закрытым, – там же коктейль такой из чисто башлачёвской открытости на фоне формы Гребенщикова. К Башлачёву у тебя какое отношение?

– Сложное. Однажды девочки, к которым после своего концерта ехал ночевать Башлачёв, позвали и меня с собой. Мы куда-то приехали, и он там продолжил петь. Оказалось, что у него куча песен, которые он не пел, завоёвывая Москву "Временем колокольчиков" и т. д. Другие его песни оказались очень "питерские". То есть, я понял "механику": человек завоёвывал Москву и Питер таким "русским роком", поэтому другие песни петь было нельзя, а этих, новых, ещё очень мало. И программа концерта всегда была короткой... Всё это мне не понравилось. Можно принять на себя страдание мира или народа и в этом состоянии пытаться находиться по-честному. Если действительно страдаешь – всё понятно, только специально к этому стремиться не надо. Мне кажется, он попал в московско-питерскую лакуну, которая требовала мессианского певца после ухода Высоцкого: ей нужен был такой герой, именно его не хватало. Башлачёв решил это место занять или им решили это место заткнуть, но всё это было большой ошибкой. Сейчас можно рассуждать спокойно о таких вещах, а тогда, будь я не Шамилем Абряровым, а допустим, Сергеем Петровым, мог попасть в точно такую же ситуацию.

– Из кого состоит твоя референтная группа?

– Уже ни из кого. Друзья остались, но перестали быть референтной группой. Один работает в "Огоньке", другой – писатель, нигде не работает. У меня нет референтной группы, и, слава богу, потому что это хорошо.

– Допустим, ты дожил до 70-ти лет и умер, а песни так никто толком и не услышал. Зачем они тогда писались?

– Писались они, конечно, из некоей социологической перспективы. А если говорить предельно серьезно, то песни – это личный духовный путь для меня. Наверное, это нонсенс, бессмыслица и идиотизм. Стихи, проза – куда ни шло, но когда человек сочиняет песни в качестве духовного пути – он идиот. Мне сказали это ещё давно. Но именно в этом моя утопия. Я же не сам по себе такой идиот, есть другие прецеденты. Я опять Жака Бреля приведу в пример: есть люди, делавшие из песни духовный путь.

В 1978 году мне принесли диск одной группы, её первый альбом случайно появился у моего знакомого. Я ужаснулся: что такое? ни на что не похоже! Послушал второй раз – и решил, что это классно. Послушал в третий и понял, что это – просто труба! Решил, что их никто никогда не услышит, хотя хорошо, конечно, если они и второй диск запишут. Я потом года три у всех спрашивал, знает ли кто эту группу "Даэр Стрейтс" и где найти её послушать. Что дальше произошло – ты и сам, наверное, знаешь: они собрали стадион "Уэмбли". Мне кассету дали с концерта. Когда услышал, как во время паузы перед гитарным пассажем весь стадион как один человек вздыхает и замирает, то понял, что я – нигде и никто. Потому что здесь такого не произойдёт никогда. Никогда человек типа Марка Нопфлера не соберёт стадион. Никогда у него не будет такой публики. Я до сих пор не могу понять, как "Даэр Стрейтс" стала группой десятилетия и целый стадион реагировал даже не на песню, а на отдельный гитарный пассаж. На тексты у нас ещё могут нормально среагировать, а вот на музыкальную паузу... Это означает только одно: мы и Англия – очень разные страны.

Но на самом деле плевать надо на безрадостные перспективы и проламываться даже здесь. Проблема в том, что сам я не могу это делать. Потому что человек либо проламывается, то есть совершает какие-то малохудожественные действия, либо сочиняет песни, то есть чувствует себя не бесполезно коптящим небо "ай да сукиным сыном". Я готов делать в направлении "промоушна" только некоторые внутренне допустимые телодвижения, не разрушающие мою и так сильно потраченную целостность, – очень ограниченные. Но я их всё же делаю...

2003

Подробности — на персональном сайте автора. Там можно посмотреть фото, почитать тексты песен и скачать новые записи Абрярова, похожие уже исключительно на него самого. Если Шамиль окажется не против, вскоре постараюсь и здесь выложить тексты его песен и записи в Мр3. Некоторые уже выкладывал Максим Мошков. До кучи – переписка с Абряровым главного звездочёта \"Планеты \"Аквариум\" Павла Северова.