Летом 1949 года я поступала на химфак МГУ и в приемной комиссии познакомилась с Александром Дуловым. Он колебался, куда подать документы — на исторический или на химфак. В конце концов выбрал химфак. В Университете (еще в старом здании) мы оказались в одной группе. Было все это почти сорок лет назад.

От тех далеких времен запомнилось, что на наших студенческих вечерах он, обладая великолепным слухом, без труда играл на любом подвернувшемся музыкальном инструменте — будь то рояль, контрабас или гитара. Запомнились и бесконечные споры. В этих спорах Дулов высказывал неординарные, всегда самобытные взгляды, вырабатываемые с трудом, вполне самостоятельно, часто наперекор несущему течению времени. Спорить с ним было интересно. Он много знал и был начисто лишен догматизма. Его творческая натура преобразовывала увиденное, услышанное, прочитанное — в нечто свое, осмысленное и усвоенное под неожиданным и очень индивидуальным углом зрения.

После окончания университета я поступила на работу в только что созданный академиком А. Н. Несмеяновым институт, а Дулов — в институт органической химии, находившийся по соседству. Уж и не помню, когда именно (в начале 50-х) я услышала его первые песни. Надо сказать, что он хорошо рисовал, писал стихи и вот, оказывается, еще и сочинял музыку. Первые песни были шуточные "Ой-ой-ой, я несчастная девчоночка...", "Эй, художник, выше знамя! Хлеб наш ел — плати сполна...", "Все равно я наверно погибну, что поделать-такая работа...". Песни Дулова были непохожи на то, что неслось из репродукторов. Они были так же своеобразны, угловаты, талантливы, как их автор.

Дулов продолжал работать в научной лаборатории (кстати, одно время вместе с Сергеем Никитиным). И Дулов, и позже Никитин защитили кандидатские диссертации. Но из их лаборатории кроме громыхания вакуумных насосов и щелканья приборов часто доносились песни, исполняемые под гитару. Помню, с каким хохотом слушатели аплодировали Никитину, который пел язвительную пародию по случаю научной командировки Дулова в Париж: "И пошел не спеша Наш доктор Дулофф Саша. Визави, рандеву, не зови меня в Москву".

Я не буду тут пытаться выстроить последовательно этапы и периоды, характеризующие дуловские песни разных лет. Он много выступал, ездил по стране, пел на разных подмостках от Ленинграда до Камчатки. Конечно, год от года менялись и темы песен, и художественная манера их исполнения. Но неизменным оставался артистический и неожиданный облик певца, его веселость, грусть, доверие к слушателям.

Дулову абсолютно чуждо самоповторение, и, разработав какую-нибудь линию, достигнув на этом пути признания и успеха, он совершенно неожиданно уходил от нее, открывая новые возможности жанра. Так он вполне преуспел в "туристских" песнях ("Сырая тяжесть сапога...", "Дымный чай", "До Ашукинской платформы..."). Их пели в электричках, песни эти звучали у походных костров, и вдруг... "Хромой король" — песня на слова бельгийского поэта Мориса Карема. Совсем другая интонация. Песня эта сделала ее автора широко популярным, ее пели и профессиональные исполнители, она записана на пластинку.

И вот уже новый поворот — "Коррида", цикл песен на слова Евтушенко. В этом цикле поражает разнообразие красок и мелодий. Тут и публика, которая "глядит и чегой-то жует", и песня о торреро, и песня быка — главного участника корриды. Эти песни уже нельзя, да и не хочется петь хором в электричке или у костра.

С годами Дулов совсем перестал писать туристские песни, перестал (за редким исключением) сочинять песни на свои слова. Он обратился к нашей классической и современной поэзии, искусно отбирая то, что наиболее точно выражает его собственное мироощущение, его представления о Добре и Зле, о справедливости. Вспоминаются его песни на стихи Сергея Есенина, Вероники Тушновой, Николая Рубцова, Наума Коржавина, Александра Кушнера, Анатолия Жигулина, Олега Чухонцева, Дмитрия Сухарева, Юнны Мориц, Иосифа Бродского.

Этот перечень, выглядящий, может быть, пестрым и случайным, на самом деле объединен для слушателей не только голосом певца, но и его личностью. В этом разнообразии имен и стилевых манер — присущее Дулову разнообразие интересов, о котором говорилось выше. Звучит изобретательный восточный мотив — грузинский тост О. Чухонцева "Алаверды к тебе, мой милый...", за ним — совсем другой ритм, благородная и мужественная мелодия песни на слова И. Бродского "Да будет удач у тебя впереди больше, чем у меня...". Снова меняется интонация — нежность и твердость песни на слова В. Тушновой "Ну, пожалуйста, ну, в угоду мне не тревожься ни о чем...". И вот уже хохочет зал, слыша веселый и лихой припев песни на слова Д. Сухарева: "Все равно по количеству клюквы не догонит Америка нас...".

Песни, которые поет Дулов, всегда современны, даже если они написаны на слова давно умерших поэтов — средневекового ваганта Гуго Орлеанского, Константина Бальмонта или Василия Курочкина, Николая Гумилева или Саши Черного, Владимира Набокова или Владислава Ходасевича. Они открывают нам этих поэтов с неожиданной стороны, заставляют взглянуть на них и на себя другими глазами. И главное — всегда будят мысль и возбуждают "чувства добрые", даже если песня называется "Ложь и злоба".

"Дурной сон" К. Бальмонта ("Мне кажется, что я не покидал России И что не может быть в России перемен...") и "Расстрел" В. Набокова ("Бывает, ночью только лягу, в Россию поплывет кровать...") — написаны в эмиграции. Песни Дулова возвращают этих поэтов на родину, наглядно демонстрируют единство и разнообразие русской культуры, которая по другую сторону границы проникнута той же болью за свою страну и сыновней любовью к ней.

Тут необходимо сказать, что выбор стихотворений, на слова которых Дулов пишет свои песни, абсолютно не связан с нынешним периодом гласности, скоропалительной "модой" на запретные раньше имена. Дулов начал петь песни на слова Гумилева, Набокова или Бродского за много лет до того, как их имена стали просачиваться в нашу печать. Долгие годы его выступления, в особенности перед молодежными аудиториями, оборачивались редкой возможностью для слушателей впервые услышать об этих поэтах, впервые ощутить их масштаб и значение.

В песнях последнего десятилетия все громче зазвучала еще одна нота — политическая сатира, политический плакат, отзвуки страданий недавних поколений.

Как мне кажется, из новых песенных циклов наибольшая удача Дулова — композиция на стихи Варлама Шаламова: "Под Новый год я выбрал дом, чтоб умереть без слез...", "Затихнут крики тарабарщины и надоест подобострастье..." и другие. Умело выстроенная череда стихотворений, которые Дулов либо просто читает безо всякой музыки, либо поет, подчеркивая скорбной мелодией трагедию, о которой пишет поэт, — все это заставляет слушателей ощутить страшный холод одиночества, леденящую заполярную стужу, продуваемую жестокими ветрами, незащищенную, растоптанную, но не сломленную и высокую душу страдающего человека:

...И шепот наш, как усилителем,

Подхваченный гитарным эхом,

Ударит в уши поздним зрителям

И станет вовсе не до смеха.

Так и сбылось по слову Шаламова: "подхваченные гитарным эхом" Александра Дулова голоса наших замечательных поэтов зазвучали для кого-то впервые, для кого-то по-новому, для кого-то в неожиданном ракурсе.

Концерты Александра Дулова — это не только зрелище и уж совсем не развлечение. Это — воплощенный в музыке, артистичный, а потому особенно действенный призыв к смелости мысли, к справедливости, к состраданию.