Шумел, как говорится, гудел пожар арбатский. С его вольными пешеходами, пестротой ларьков да раешником аттракционов, шалманов и пиццерий. Гремела ресторанная фонограмма очередного зазывного концертиссимо. Молча взирали на этот гвалт образцово-залакированные фасады модерна.

Нынче Арбат течет, как река Печора, таки опрокинутая по хрущевскому проекту в Волгу. Вердикт, впрочем, еще с десяток лет назад был вынесен самим поэтом, его певцом: "Арбата больше нет: растаял, словно свеченька...". Как нет и прежнего двора, откуда родом поэт. Вот уже который месяц там настолько лихо хозяйничает АО "Вертикаль", что охраняемый государством Дом Мельникова неподалеку, который осчастливил бы любую Геную или Парму, дал трещину с провалами в фундаменте. Автор и тут напророчил — "разрушители гурьбою делят лавры меж собою" и "на свалку спишут старый двор".

И все же вопреки очевидному состоянию дел среди строительного мусора и припаркованных машин во дворе остался его крошечный пятачок. Но, как пел другой классик — "и этого достаточно". Достаточно, чтобы, свернув с людного Арбата под низенькую арку дома, уже под ее сводами услышать музыку. Трое-четверо молодых людей пели под гитару песни, те самые. Звучала музыка арбатского двора. В отличие от эстрадного вала наших дней с его доминантой "уколоться и забыться", чья песенная стихия, где рифма и не ночевала, отличается крайней невразумительностью текстов, – здесь звучали песни, всеми любимые и для всех родные, с гармонией их мелодики и поэтики.

Случайные прохожие, которых затянули во двор звуки гитарного лада, быстро отшвартовывались обратно на людную трассу. А уж пришедшие сюда специально так непринужденно подхватывали знакомые строчки и строфы, что, будучи единомышленниками тех, кто пел, по доброй воле становились их сопричастниками. Во дворе стояли (а некоторые и сидели на раскладных скамеечках) люди старшего возраста, среднее поколение, духовно заквашенное на авторской песне, и совсем молодые самой недавней выпечки. Конечно же, они из породы фрайеров, эти интеллигенты-одиночки, что могут объединяться лишь по крайне важным поводам — взяв на себя никем не санкционированный труд исполнять песни поэта в его дворе на Арбате, в день его рождения.

Невольно ловишь себя на ощущении какой-то условности, нереальности происходящего. Зато неловкость собственного вторжения в этот круг напрочь снималась радушием присутствующих, московским ли, исконным ли гостеприимством, какой-то их странноприимностью. Был и другой момент, способный насторожить. Эти песни, написанные от первого лица и знакомые в авторском исполнении, чурались хорового начала, как, впрочем, и эстрадного стандарта. Немало намучившиеся с ними профессионалы от вокала чаще всего терпели тут фиаско. Но перед нами были не подмостки сцены с их жесткими законами, а островок двора, который следовал законам своим, не менее непреложным, где хоровое начало было не только допустимо, но часто и обязательно.

Все происходившее не было концертом в строгом смысле — какие могут быть концерты во дворах! — и назвать это действо каким-то устоявшимся термином язык не поворачивается. Но в этом смысле в столь небанальном исполнении песен был свой несомненный императив. Ибо во дворе, как ни убог и жалок был его вид, творился праздник. Без помпы и торжеств он заставлял лучиться глаза участников, а лица их, сами по себе красивые, вне всякого преувеличения становились еще прекраснее. Этот праздник, казалось, не имел пределов во времени. Начавшись засветло, он без пауз и антрактов легко переходил из майских вечерних сумерек в ночь. Праздничный салют в Москве в честь Победы в самом прямом смысле был созвучен ему, отвечавшему на салют песнями автора-фронтовика.

И кто знает, может, те, кто слушал это пение с балконов, были современниками или потомками тех, кто жил во дворе в довоенную пору или послевоенное время, кто знал и видел поэта, еще не успевшего этот двор прославить. Когда же слава двора, Арбата и их поэтического создателя стала повсеместной и породила не одно поколение приверженцев, во двор, подобно феллиниевскому оркестрику, вышли сегодняшние московские мальчики – несколько гитар с примкнувшей к ним скрипочкой, чтобы вернуть ему и всем, что ими заслужено – слова признания в любви.

Группа, назвавшая себя "Дилетанты", приходит сюда, на дворовый пятачок, уже добрые полтора десятка лет именно в этот день, чтобы воздать должное любимому поэту. И уж никак не за славой и почестями приходят сюда с песнями каждый год "Дилетанты". Вряд ли кто-нибудь писал о них в прессе – они и не ждут этого. Наверняка они сторонятся огласки собственных имен – в силу врожденной деликатности. Приходят же они сюда затем, чтобы сказать, нет, пропеть каждому, кто способен и готов услышать, – "не уходите со двора, нет счастья в этом".

Праздник же, устроенный на арбатском дворе "Дилетантами", органично настраивает и на иной тональности лад.

Да, у нас нет больше Арбата, этой сердечной мышцы, как точно было сказано, поколения – и не одного поколения, и не только москвичей. Нет и арбатского двора в его неприкосновенности – не уберегли!

Но у нас есть – Окуджава.

Неужели этого мало?

Нам всем.