Заранее хочу предупредить: всё, что написано ниже, является всего лишь моим личным мнением и восприятием, ни в коей мере не претендующим на статус абсолютной истины.

Авторской песней я занимаюсь уже около 15 лет. В первые годы в основном коллекционировал записи, бывало, до поздней ночи (а иногда и до раннего утра) сидел у магнитолы и ловил в эфире всё, что пелось под гитару, записывал, а потом вечерами слушал. Долго, конечно, так продолжаться не могло — захотелось научиться играть на гитаре самому и, кроме того, постепенно начал формироваться круг авторов, которым я отдавал уже явное предпочтение. Мне повезло — гитару я освоил достаточно быстро. Впервые взяв инструмент в руки в Мае 1986-го, в Сентябре я уже осмелился спеть товарищам, когда мы в автобусе возвращались с сельхозработ. А в Феврале следующего года я уже пел на школьном Пушкинском вечере.

С тех пор мне приходилось петь в самых разных компаниях и местах — на школьных поэтических вечерах и концертах, в стройотряде на Севере, на КСПшных слётах, на военных сборах, в поездах, электричках и автобусах, в экспедициях, походах и спортивных лагерях, на Днях рождения за праздничным столом и просто в лесу у костра. Конечно, репертуар при этом неуклонно расширялся.

Вскоре я заметил, что у некоторых авторов есть свой предпочтительный тип героя, и черты его характера ясно видны как в текстах, так и в мелодии. Это даже позволяло подбирать песни и автора "под момент", в зависимости от того, в каком обществе я находился, чего от меня ждали и что я сам хотел сказать.

В предлагаемом материале мне бы хотелось поделиться с вами своими впечатлениями, попытаться описать возникающие в моем воображении, сложившиеся за годы образы песенных героев. Конечно, творчество любого барда многогранно, поэтому я буду опираться только на наиболее известную в "походно-экспедиционных" кругах часть репертуара. Возможно, что кто-то со мной не согласится, у кого-то те же песни вызывают совсем другие эмоции, которые помогли увидеть то, чего не увидел я. Еще раз повторюсь — все, что здесь написано, является исключительно моим личным мнением и восприятием.

***

На песнях Владимира Высоцкого я, можно сказать, вырос. Ещё в детстве, в далекие уже семидесятые, меня привлекал его мощный голос и красивые, а главное, понятные образы мужественных покорителей гор в цикле песен из фильма "Вертикаль". Тогда они мне нравились, пожалуй, инстинктивно, осмысление пришло гораздо позже, по мере взросления.

Герой Высоцкого представляется человеком, живущим и работающим на грани сил и возможностей, в немыслимом эмоциональном накале, который сродни манере авторского исполнения. Иначе ему, наверное, и нельзя, ведь среда, в которой разворачивается сюжет наиболее любимых и известных песен, сама по себе экстремальна — горы, война, море, спорт... Экстремальна для нас, а герой песен Высоцкого в ней живет ежедневно и ежечасно, как саламандра в огне. И нужно быть очень сильным — и физически, и, главное, внутренне, чтобы эти условия выдержать. Слабаки в них просто не выживают, ломаются. Да и не место им там — пусть дома сидят.

...Если парень в горах — не ах,

Если сразу раскис — и вниз,

Шаг ступил на ледник — и сник,

Оступился — и в крик,

Значит, рядом с тобой чужой.

Ты его не брани — гони.

Вверх таких не берут и тут

Про таких не поют.

Вот так. Коротко и ясно.

Мне больше всего, пожалуй, нравится его военный цикл. По признанию самого автора ему была близка военная тематика в том числе и потому, что в тех условиях можно было наиболее ярко показать характер человека. Но даже в сюжетах невоенных герой Высоцкого часто продолжает вести бой, словно иной образ жизни ему просто неизвестен.

Я весь в свету, доступен всем глазам

Я приступил к привычной процедуре.

Я к микрофону встал, как к образам,

Нет-нет, сегодня — точно к амбразуре!

...........................................

Здесь вам не равнина, здесь климат иной,

Идут лавины одна за одной,

И здесь за камнепадом ревёт камнепад.

И можно свернуть, обрыв обогнуть,

Но мы выбираем трудный путь,

Опасный, как военная тропа.

Кажется, что на таком накале, в постоянном напряжении и борьбе, жить простым смертным просто невозможно. И поэтому герой Высоцкого представляется неким сверхчеловеком, природным воплощением силы, мужества, стойкости, несгибаемости... Наши житейские пустяковые личные проблемы ему неведомы, ибо жизнь его подчинена цели, которая своей значимостью заслоняет всё остальное. И исключительность этого сверхчеловека ещё более подчёркивает характерный авторский стиль — когда большинство песен поётся от первого лица. Герой Высоцкого восхищает, к нему хочется тянуться, расти до его уровня, но... в сознании сразу же зарождается сомнение — а смогу ли?

Однако несмотря на свою возвышенность и исключительность, он не одинок, он умеет дружить и общаться. И с ним не страшно быть рядом где угодно и когда угодно, он надёжен в любой ситуации. Но быть его другом — задача не из лёгких, потому что с его стороны к тебе не будет никаких скидок и снисхождений. Ты будешь стоять с ним " на одной доске", рядом, плечом к плечу, и лишь время покажет, выдержишь ли.

Если друг оказался вдруг,

И не друг, и не враг, а так,

Если сразу не разберёшь,

Плох он или хорош —

Парня в горы тяни, рискни,

Не бросай одного его,

Пусть он в связке в одной с тобой,

Там поймёшь, кто такой.

Само понятие дружбы для героя Высоцкого сохранило свой первозданный смысл, знакомый нам с детства по "Трём мушкетерам" и "Двум капитанам". И несчастье, случившееся с другом для него — это своя собственная боль. И снова проявляется это лучше всего через военную тематику, где под лязг мечей, топот копыт, треск автоматных очередей и рёв самолётных моторов все чувства и переживания обостряются до предела.

...И когда упадёт, весь израненный, друг,

И от первой потери ты взвоешь, скорбя,

И когда ты без кожи останешься вдруг

Оттого, что убили его — не тебя...

...Я знаю, другие сведут с ними счёты,

Но по облакам скользя

Взлетят наши души как два самолета,

Ведь им друг без друга нельзя!

...Нам и места в землянке хватало вполне,

Нам и время текло для обоих,

Всё теперь одному, только кажется мне —

—Это я не вернулся из боя.

На одной из пластинок остались слова, сказанные Высоцким как-то во время выступления: "Я лирических песен не пою". Какой смысл он тогда хотел вложить в эти слова, я не знаю. Действительно, грусть, ностальгия, тоска, сентиментальность, угнетённость никак не вяжутся с описанным образом. И всё же герой Высоцкого — это не голливудский биоробот в воплощении Шварцнеггера или Сталлоне, андроид, напрочь лишенный любых эмоций. Он может и переживать, и страдать, и любить. Только сила его чувств столь велика, что только больше подчёркивает его исключительность. И множество примеров тому можно найти в прекрасной, тихой и трогательной лирике Высоцкого.

...Я поля влюблённым постелю,

Пусть поют во сне и наяву!

Я дышу — и, значит, я люблю,

Я люблю — и, значит, я живу!

...В какой день недели, в котором часу

Ты выйдешь ко мне осторожно,

Когда я тебя на руках унесу

Туда, где найти невозможно!

Украду, если кража тебе по душе...

Зря ли я столько сил разбазарил?

Соглашайся хотя бы на рай в шалаше,

Если терем с дворцом кто-то занял!

И ещё хочется сказать вот о чём.

Последнее десятилетие мне часто приходится встречать взгляд и на самого Высоцкого, и на его героя, как на борца с советским строем и чуть ли не первого "глашатая демократии". К сожалению, автора с нами уже нет, и сам он ничего не сможет ни подтвердить, ни опровергнуть. Но у нас-то свои мозги есть, по крайней мере, должны быть. Поэтому всем сомневающимся советую — не сочтите за труд, прослушайте двадцать пять (если мне не изменяет память) пластинок, вышедших в начале девяностых годов, огромное количество кассет, полистайте сборники текстов и попробуйте найти хоть одну антисоветскую строчку. Только такую, смысл которой понятен сразу и без намёков — ибо если читать "между строк", то подчас из одного и того же текста можно сделать диаметрально противоположные выводы. Что, не получается? И не получится — потому как их просто нет!

И прижизненные гонения на творчество Высоцкого, на мой взгляд, следствие не столько какой-то особой идейной направленности его песен, сколько недалёкости позднего советского руководства, опасавшегося любой "некруглой" фразы. Что же касается иногда встречающихся в "Интернете" откровенно политических текстов, приписываемых Высоцкому, но почему-то не вошедших ни в один сборник (это в нынешнее-то время!), то у меня возникают очень серьёзные сомнения в их авторстве.

***

С творчеством Юрия Визбора я познакомился гораздо позже, лишь в старших классах школы впервые услышал "Ночную дорогу". Вскоре его песни уже составляли значительную, если не основную, часть моего репертуара, потому что я понял — в них отражена именно та жизнь, в которой я лучше всего мог представить себя самого. Как я уже говорил, петь приходилось в самых разных компаниях, где могли очень неодинаково относиться к Окуджаве, Егорову, Городницкому, да и к тому же Высоцкому, но песни Визбора с пониманием встречались и воспринимались почти везде, за очень-очень редким исключением. В своё время, правда попалась мне одна статья по поводу этих песен, где какой-то муд...рец пытался доказать, что романтика — опиум для народа, но это уже случай, на мой взгляд, клинический. И первая сразу бросающаяся в глаза черта визборовского героя — его простота и понятность. Даже мечты и желания у него вроде бы незамысловатые, близкие и тебе, и мне, и любому из нас.

Хочется прожить ещё сто лет,

Пусть не сто — хотя бы половину,

И вдоволь наваляться на траве,

Любить и быть немножечко любимым.

И знать, что среди шумных площадей

И сотен улиц, залитых огнями

Есть Родина, есть несколько людей,

Которых называем мы друзьями.

Разве не так?

Герой Визбора поэтому уже не кажется представителем какой-то особой человеческой породы, средоточием мускулов, воли и нервов, словно специально созданным для борьбы и преодоления трудностей. Он — один из нас. Также, как и мы, он радуется и печалится, смеётся и плачет, вспоминает о прошлом, мечтает о будущем, барахтается в суете повседневности. Также, как и все, он переносит невзгоды, встречающиеся в жизни, отмахивается от бытовых пустяков, старается противостоять ударам и превратностям судьбы, которые хлещут его ничуть не меньше нашего. Чтобы встретиться с ним, вовсе не надо далеко уезжать, как это кажется при первом знакомстве с песнями, из которых он родом. Он живёт, возможно, в соседнем подъезде. И, скорее всего, ты его уже неоднократно встречал — в парке на пробежке, в автобусе или метро, в магазинной очереди, на вчерашнем дне рождения у общего знакомого...

...И граф встаёт, рукою бьет будильник,

Берёт гантели, смотрит на дома

И безнадежно лезет в холодильник,

А там — зима, пустынная зима.

Он выйдет в город, вспомнит вечер давешний,

Где был, что ел, кто доставал питье,

У перекрестка встретит он товарища,

У остановки подождет ЕЁ.

Знакомо, правда?

В повседневности он очень чуткий, ранимый, эмоционально наполненный, добрый, отзывчивый, готовый отдать окружающим его людям и, тем более, любимому человеку всего себя, попросив взамен совсем немного — всего лишь небольшого ответного внимания и доброго дружеского слова.

...Вот поворот какой

Делается рекой...

Можешь забыть покой,

Можешь махнуть рукой,

Можешь отдать долги,

Можешь любить других,

Можешь совсем уйти —

—ТОЛЬКО СВЕТИ, СВЕТИ!

...Так и еду я к вам в этих грустных санях...

Что бы вас попросить, чтоб вам было несложно?

Я хочу, чтобы вы не забыли меня,

Если это, конечно, в природе возможно!

В личной жизни у него, как правило, проблемы. Впрочем, мы все, наверное, через это проходили. И терзающая душу безответность, и неожиданное исчезновение такого светлого и чистого чувства, и краткость столь долгожданной встречи, и неизбежность долгой, возможно навсегда, разлуки — всё знакомо этому неимоверно общительному человеку. Но никакие, даже самые тяжёлые, переживания, не вызывают у него чувства обиды и, тем более, озлобленности. Он всё так же любит мир и не позволяет проявлять к себе снисходительность или жалость. Да, в жизни бывает всякое, но из любой ситуации есть выход, и всегда остаётся надежда на лучшее. До тех пор, пока у человека остается главное — желание ЖИТЬ. Ну и, конечно, друзья, которые всегда рядом.

И эта надежда, этот неугасающий оптимизм, вера в лучший исход даже в самых горестных ситуациях — ещё одна типичная черта визборовского героя. И не надо пока думать ни о каком экстриме, вспомните хотя бы эти, столь известные и милые всем, ставшие уже классическими строчки:

Милая моя, солнышко лесное,

Где, в каких краях, встретимся с тобою?

Да, разлука неизбежна, и неизвестно, когда и где наши пути снова пересекутся, но я уверен — новая встреча и новое счастье обязательно будут! Иначе и быть не может, тем более, что очень многое в так называемой судьбе зависит от самого человека.

...Шагает граф, он хочет быть счастливым,

И он не хочет, чтоб наоборот!

И вот тут я подхожу к ещё одной характерной его черте — высочайшему профессионализму, верности своему долгу, безграничной преданности Делу, которому посвящена жизнь. И видны они опять-таки лучше всего в экстремальной среде — в море, в горах, в тайге, в воздухе, в космосе, — везде, где есть риск, романтика, доля здорового куража, где интересно и трудно живут и работают здоровые, сильные и добрые люди. Не боги и не сверхчеловеки — реальные люди, почти такие же, как и мы, только душою почище, также, как и мы, порой страдающие от личных неурядиц и проблем. Мы уже видели, насколько это нам знакомо. Но вот кончается личное и начинается "строка с названием работа". И те же самые люди оказываются в кабине грузовика, на палубе траулера, за штурвалом самолёта, в отсеке субмарины, за ключом радиостанции, в домике рабочих на буровой... Они умеют работать, создавать своими руками всё то, чем по праву может гордиться страна, но они и за себя постоять, если надо будет, сумеют. Вот они, перед вами, их натруженные ладони, которым знаком и металл ледоруба, и древесина цевья автомата. Вот эти руки, что способны и держать руль автомобиля, и сжимать штурвал стратегического бомбардировщика. Вот эти пальцы, которые сегодня перебирают струны гитары, а завтра лягут на ключи радиостанций или у пусковых кнопок баллистических ракет. И, что самое удивительное, во всей этой рисковой, тяжелой и опасной работе видна своя поэтичность. Поэтичность, которая потом переплавляется в мощь и силу — человека, народа, страны.

В полуночном луче

С базукой на плече

Шагаю я среди болот,

А в городе Перми

За сорок восемь миль

Меня моя красотка ждёт.

...Нас идёт восемнадцать здоровых мужчин,

Забинтованных снегом, потертых судьбой,

Восемнадцать разлук, восемнадцать кручин,

Восемнадцать надежд на рассвет голубой.

...Подлодка, скинув море со спины,

Вновь палубу подставила муссону,

С подветренной цепляясь стороны

Антеннами за пояс Ориона.

Наш командир не молод и не сед,

Он каждый день бывает в отделении,

Где на сигарах атомных торпед

Ребята спят, поют, едят варенье.

...Молчат во всех морях все корабли,

Молчат морские станции Земли,

И ты ключом, приятель, не стучи,

Ты эти три минуты помолчи.

...И никому об этом не расскажешь,

Как ветры гимнастерку теребят,

Как двигатель взревает на форсаже,

Отталкивая Землю от себя!

...Нет привала на пути крутом,

Где гроза сшибается с грозою.

До свиданья! Плавится бетон,

Звездолёт становится звездою!

Визбор — певец Державы.

И вот его герои, во всей своей обыденной, земной, человеческой красе — сильные и гордые люди такой же сильной и гордой страны. Мастера, умеющие покорять горы и сплавляться по рекам, растить хлеб на земле и ловить рыбу в море, выводить в океаны подводные лодки и поднимать в небо самолёты, прокладывать железные дороги в тайге и добывать нефть, строить города и запускать космические корабли. И ещё многое другое. Но, главное, умеющие дружить и любить. Любить жизнь, любить людей, любить свою страну, планету и, конечно, Дело, которому они служат.

...Когда уходим мы к неведомым высотам

За нами в небе след искрящийся бежит.

И первая любовь с названием работа

Останется при нас оставшуюся жизнь!

Это чувство от них неотделимо. И именно благодаря этому чувству так долго жила в своё время наша страна, моя Родина. Под прицелами чужих боеголовок, сквозь злобный шум вражеских радиоголосов продолжала двигаться вперед и порою удивлять мир своими свершениями. До той поры, пока "...век рассыпался как мел, который словом жить умел, что начиналось с буквы "л", заканчиваясь мягким знаком". А что случилось дальше — вы все прекрасно знаете.

***

Герой Александра Городницкого мне во многом напоминает персонажа Джека Лондона, только перемещённого в другое полушарие Земли в пространстве и более чем на полвека вперед во времени. Конечно, колорит новой страны и новой эпохи при этом не мог не оставить на нём своего отпечатка, но многое, очень многое унаследовал он от своего предка времен Клондайка. Высокий и крепкий бородач в жестком свитере с воротом до самого подбородка, в прочной брезентовой штормовке, уже выгоревшей под палящим южным солнцем и посечённой колючими полярными метелями. Или в столь же древнем и видавшем виды полушубке или ватнике — в зависимости от времени года. Обязательно со шрамами, о происхождении которых он предпочитает умалчивать, с неизменной трубкой в зубах и карабином за плечами. Тяжёлая рукоятка охотничьего ножа выглядывает из-за голенища сапог или унтов, подошвами которых он по-хозяйски попирает палубу баркаса или настил грузовой кабины транспортного самолета полярной авиации.

Герой Городницкого не является "героем" в привычном понимании данного слова. Это — лишённый всякой показной возвышенности и патетики работяга, трудяга "первого звена". Он не получает наград, его не прославляют в газетах и по телевидению, но сей факт для него самого не слишком печален. Ему вполне хватает осознания самим собой и близким кругом товарищей простой истины: без него, без них, без их жизней и работы прославленные на всю страну герои никогда не стали бы таковыми. И не случайно во многих песнях присутствует фигура геолога — человека, первым достающего из земли и держащего в руках руду, которой потом, после многих химических превращений и физических процессов предстоит стать металлом машин, самолётов, кораблей, ракет.

В промозглой мгле — ледоход, ледолом,

По мёрзлой земле мы идём за теплом,

За белым металлом, за синим углём,

За синим углём да за длинным рублем.

И карт не мусолить, и ночи без сна,

По нашей буссоли приходит весна,

А каша без соли пуста и постна,

Но наша совесть чиста и честна.

Герой Городницкого уже не молод. Юношеская романтичность осталась позади, уступив место жизненной мудрости, а былая склонность к авантюризму переросла в глубокое чувство ответственности, в осознание себя хозяином, по крайней мере, в рамках своего дома, кабины или каюты. В этом человеке, на первый взгляд, нет особой поэтичности. Он ведь прекрасно понимает, что означает его возраст, осознает, что многое уже ушло, потеряно безвозвратно. Бывает, он искренне грустит о своей яркой и памятной молодости, какая была далеко не у каждого. Но ни единого признака этой грусти он не покажет никому.

И всё же где-то в глубинах его души, в самых потаённых уголках подсознания ещё затерялись некоторые, самые сильные и светлые юношеские чувства и эмоции. Он знает об их существовании, и так же старается скрывать от окружающих. Может, во избежание кривотолков, а может, чтобы не дать им погибнуть окончательно? Да, он стал прагматиком, уступив давлению жёстоких реалий, уступив прозаичности повседневной жизни, но, оказывается, есть та черта, за которую он не отступит никогда и будет оборонять всеми своими немалыми силами. До тех пор, пока жив.

...Пусть годы с головы дерут за прядью прядь,

Пусть грустно оттого, что без толку влюбляться,

Не страшно потерять уменье удивлять —

Страшнее потерять уменье удивляться.

И, возвратясь в края обыденной земли,

Обыденной любви, обыденного супа,

Страшнее позабыть, что где-то есть вдали

Наветренный пролив и остров Гваделупа.

Иногда эти спрятанные и, казалось бы, забытые чувства под влиянием стакана ли спирта, долгого ли разговора, нахлынувшего ли внезапного воспоминания о чём-то далёком и тёплом, или успешно завершенного трудного и важного дела всё же выплескивают наружу, подпитывают энергией столь необходимый в тех тяжёлых условиях оптимизм и не дают окончательно угаснуть Надежде.

...Так пусть же даст нам бог, за все грехи грозя,

До самой смерти быть солидными не слишком,

Чтоб взрослым было нам завидовать нельзя,

Чтоб можно было нам завидовать мальчишкам!

...А я иду, совсем не утомлённый,

Лет двадцати, не более, на вид,

И как всегда болот огонь зелёный

Мне говорит, что путь открыт!

...Пусть чаек слепящие вспышки

Кружат надо мной в вышине,

Мальчишки, мальчишки, мальчишки,

Пусть вечно завидуют мне.

И старость отступит, наверно,

Не властна она надо мной,

Пока паруса "Крузенштерна"

Шумят над моей головой!

Именно это ещё не погибшее "уменье удивляться", свойственное молодости, в сочетании с нажитым опытом и мудростью зрелости и является тем оружием, с которым герою Городницкого не страшно встретить лицом к лицу любую опасность. И при этом победить.

В общении он выглядит человеком чёрствым и грубым. Да и сама его жизнь, похоже, не слишком располагала к теплоте в отношениях. Он не был избалован ничьим вниманием и заботами, и баловать сам никого не намерен. И если занесут тебя попутные ветра в его края, то всеми премудростями, необходимыми для жизни в тех условиях, тебе придётся овладевать самому, да ещё и под укоризненные насмешки бывалого "волка" над "салагой". За тебя он вступится только в случае крайней опасности, угрожающей твоей жизни.

Что творится у него за душой — определить сложно, почти невозможно. О любви и дружбе он предпочитает не говорить. Может быть, по причине того, что по характеру он — человек конкретного дела, не любящий заумных рассуждений. А может оттого, что слишком часто терял он уже и друзей, и любимых, и не только из-за банальной неверности. И они тоже уже много раз могли потерять его.

...И если есть там с тобою кто-то,

Не стану долго мучиться —

Люблю тебя я до поворота,

А дальше — как получится.

Это не потому, что он не способен на долгие и крепкие отношения. Это от неизвестности того, ЧТО будет за тем поворотом. За поворотом вполне может притаиться смерть.

И в личной жизни он — "одинокий волк". Возможно оттого, что знает свое место и призвание, знает, что в столицах ему не житье, что никогда не покинет он свои занесенные снегом "деревянные города, где мостовые скрипят, как половицы", и не хочет травмировать другого, близкого человека встречами раз в полгода, а то и реже.

...Меня ты век любить могла бы,

И мне бы век любить еще,

Но держит осень красной лапой

Меня за мокрое плечо.

А возможно, и оттого, что часто уже сталкивался с легкомыслием и изменой, простить которые так и не сумел, и потому не может уже ждать ничего другого?

...Не верь подруге, а верь в вино,

Не жди от женщин добра!

Сегодня помнить им не дано

О том, что было вчера!

За длинный стол посади друзей

И песню громче запой,

И чтоб от зависти сдохнуть ей

Когда придём мы домой!

И всё же...

Долго ли сердце твоё сберегу?

Ветер поёт на пути.

Через туманы, мороз и пургу

Мне до тебя не дойти...

Вспомни же, если взгрустнётся,

Наших стоянок огни.

Вплавь и пешком, как придется,

Песня к тебе доберётся

Даже в нелётные дни!

А вот это уже настоящее чувство. Не приторное, показное, и потому короткое, мимолетное, разрушающееся при первой же серьёзной разлуке, а нежное, глубокое. Когда тепло становится от одного воспоминания о том, что где-то, пусть на другом конце страны, живет близкий тебе человек, и, может быть, в этот самый момент вспоминает о тебе.

Есть у Городницкого известная песня, вроде бы совсем на другую тему. Но именно в ней наиболее сжато и ёмко характеризуются такие люди и их роль в нашей жизни.

...Стоят они, навеки

Уперши лбы в беду.

Не боги — человеки,

Привычные к труду.

И жить ещё надежде

До той поры, пока

Атланты небо держат

На каменных руках!

***

На этой мысли я пока закончу работу над данным материалом. Конечно, было бы очень интересно попробовать проанализировать и героев совсем другой "закваски" — например, Егоровского или Щербаковского. Но в суете повседневности всё никак не получается собраться с мыслями. Так что пока на всеобщее обозрение и критику выставляю то, что есть. Надеюсь, что к этой теме мне ещё удастся вернуться.