В Южной Корее вышла книга известного российского барда Юлия Кима, в которой собраны все его песни начиная с 60-х годов. К выходу издания были приурочены концерты Юлия Кима, которые в минувшие выходные прошли в Сеуле.

Юлий Ким прежде всего поэт, а потом уж все остальное – композитор, бард, драматург... Впрочем, древний смысл слова "поэт" объединяет все эти понятия – и театр, и литературу, и музыку. А еще Юлий Ким – потрясающий собеседник. Этого ироничного, неунывающего человека можно спросить о чем угодно. Например, о самом ярком воспоминании детства.

– Такого сильного воспоминания, которое бы определило какие-то важные линии в моей дальнейшей жизни, я не нахожу. Хотя есть целый ряд довольно ярких вспышек памяти. Ну, например, четко помню вечернее небо и длинный эшелон, который уходил из Наро-Фоминска уже последним, на следующий день туда вошли немцы. С этим эшелоном раненых мы еле успели эвакуироваться. Помню два "мессера", которые низко прошли над нашим домом, когда мы уже жили у тетки под Люберцами. Помню пленных немцев, помню свое выступление в каком-то госпитале перед ранеными – сестра плясала, а я пел. У меня был приличный альт, и лучше всего получалась песня "Орленок" – в зале плакали.

По материнской линии Юлий Ким из самого что ни на есть русского православного духовного рода. Его прадед Василий Павлович Всесвятский был настоятелем Угольско-Заводской церкви в Калужской губернии. Он крестил маршала Жукова, который тоже оттуда родом. Отец – чистокровный кореец, но с исторической родиной до недавнего времени бард никаких связей не имел и никакого другого языка, кроме русского, никогда не знал.

Он был совсем маленьким, когда его родителей репрессировали.

– Сначала отца – в 1937-м, затем мать, – вспоминает Ким. – В реабилитационной справке, которую я получил уже в 1958 году, значится, что отец умер в мордовских лагерях от сердечной недостаточности в феврале 1943-го, кажется, или 44-го, сейчас уже не вспомню. Но поскольку он был осужден на десять лет без права переписки, это очень часто означало немедленный расстрел. Следы его совершенно потеряны.

Маму арестовали следом за отцом как ЧСИР (член семьи изменника Родины) – была такая аббревиатура. Она провела пять лет в лагерях и три года в ссылке. Волею судьбы ссылку она отбывала в поселке Батык в Казахстане, а неподалеку, в лагере Жарык, томилась мать Окуджавы. И если учесть, что впоследствии я провел свое отрочество в Малоярославце – там, где Окуджава начинал свою педагогическую деятельность, то возникают странные параллели в судьбах.

Когда мама вернулась, ей было разрешено жить на расстоянии не менее 101 километра от крупных центров, таких людей называли "стопервиками". И мы поселились в Малоярославце. В школе, где я учился и где преподавала мама, было немало "стопервиков". Затем, в 1949, кажется, году, гэбэшники стали повторно забирать уже отсидевших людей, но маму не тронули, только запретили работать в школе. Дальше было три года нищенского существования, мама работала учетчицей в швейном цехе местного совершенно убогого ткацкого производства. И если бы не бескорыстнейшая помощь людей, в частности родителей одного из ее бывших учеников, я не знаю, как бы мы выжили.

– В детстве вы ощущали на себе клеймо ЧСИРа?

– Впервые я узнал об этом приблизительно в пятом классе. Когда одна милейшая женщина, нянечка, или, как их называли в школе, техничка, что-то вспылила на мою маму и закричала: вы ссыльные, ссыльные. Я, конечно, стал расспрашивать маму, и она не стала скрывать правду. Сказала, что да, у нас есть поражения в правах, но это недоразумение, ошибка. Я удовольствовался этим объяснением и больше ее не спрашивал.

Со мной произошла вещь, которая происходила, как я заметил, со многими. В голове словно опустился плотный, совершенно непроницаемый занавес между конкретным вопросом и нежеланием знать ответ. Даже когда в 1954 году с нас сняли опалу, я почему-то этим не интересовался: ну ошибка и ошибка, теперь вот она исправлена... Был какой-то внутренний страх узнать всю правду.

На вопрос, от каких комплексов и иллюзий в своей жизни он избавился, поэт не задумываясь отвечает:

– Прежде всего от сталинизма, от того воспитания, которое получил в школе, потому что я был самым что ни на есть правоверным пионером и комсомольцем. Развенчание этого мифа – важнейшее дело для нашего поколения и для меня лично.

Юлий Ким – автор пьес и киносценариев, его стихи и песни стали классикой жанра. Он гастролирует с концертами. Как ему удается заниматься столькими вещами одновременно?

– Если вы достаточно организованный человек, если у вас есть привычка и умение распоряжаться своим временем, вы сможете успеть все. Это раз. Следует добавить, что концертная деятельность – это третий или тридцать третий способ моего существования. Главное все-таки – литературная работа. Ваш вопрос можно понять и так: кто я в большей степени – бард или драматург? Главное, конечно же, песни. Хотя драматургией занимаюсь с наслаждением и вкладываю в нее не меньше, чем в песни, если не больше.

– А что вы делаете, когда не пишется?

– Бывают, конечно, такие периоды, когда работа не идет. Отлично помню, как в 1982-м я сочинил тринадцать текстов песен к кинофильму и ни один не пошел. Были и другие неудачи, но, как правило, это редкость в моей практике.

– Ваш самый крутой хит – это "наплевать, наплевать, надоело воевать, ничего не знаю, моя хата с краю". А самому вам какая из ваших песен наиболее дорога?

– Песня Бумбараша написана мною в содружестве с Дашкевичем. И хотя я очень люблю и ценю эту работу, как и работу с Гладковым в "Обыкновенном чуде", но все-таки предпочитаю говорить о своих песнях, которые я написал целиком, включая ноты. В этом смысле у меня любимых песен десятка полтора.

– Булат Окуджава в последние годы сокрушался о том, что авторская песня, в жанре которой вы добились несомненных успехов, умирает. Вы, насколько я понимаю, так не считаете?

– Нет, я за этот жанр спокоен, потому что традиция, на которую он опирается, мощна и живительна. На концерты бардов приходит много молодежи, та же молодежь охотно слушает и рок-музыку. То есть это вовсе не взаимоисключающие пристрастия. Бардовская песня, безусловно, не умрет. Есть ощущение, и не у одного меня, что молодым уже начинает приедаться рок-культура. Даже сами рок-музыканты все больше склонны искать интонации бардовской песни, это заметно по Макаревичу, например.

– Вы никогда не скрывали своих взглядов. Интересно, что вы думаете о сегодняшней жизни в России?

– Бывало, я сочинял что-нибудь злободневное, крамольное, когда подворачивался какой-нибудь соблазнительный сюжет. Но в последнее время почувствовал, что не испытываю ни малейшего желания веселиться по поводу наших многочисленных неудач. Причина связана со второй частью вашего вопроса и заключается в том, что сейчас я очень четко осознаю радость сегодняшнего положения. Считается, что поэт должен быть немножко пророком. С этим "должен" я никогда не соглашусь, но ощущение, что мы рано или поздно будем существовать цивилизованно, у меня абсолютно четкое.

...Мир поэзии Юлия Кима чист и прозрачен, как родниковая вода. Его стихи несут людям радость, надежду, в них заложен мощный гуманистический заряд. Слушая эти звонкие, полные светлого юмора песни, веришь, что все в нашей жизни рано или поздно наладится.

Беседовал Игорь ЛОГВИНОВ