Русский поэт с еврейской фамилией. Драматург. Бард. Оппозиционер в душе и песнях. Мятежник, захотевший бури –

Быть бы мне неспокойней,

Не казаться, а быть!..

Это – Александр Гинзбург, он же Александр Галич. Родившийся в несвободной стране, он мечтал о свободе:

Сердце мое заштопано,

В серой пыли виски,

Но я выбираю Свободу,

И – свистите во все свистки!..

И конечно, засвистели. Заулюлюкали. Разбушевались. И не стало Александра Галича. Осталось его творчество. Жив его иронически-интеллигентный голос... Когда-то Галичу подарили старое перо Некрасова. Символический подарок. Задолго до подарка Галич освоил некрасовское письмо, пронизанное болью за народ.

Не моя это вроде боль,

Так чего ж я кидаюсь в бой?

А вела меня в бой судьба,

Как солдата ведет труба.

Он мог бы отсидеться в уютном благоустроенном окопе, конформистски попивая чаек и коньячок. Но не стал отсиживаться, а бросился в атаку с песней наперерез. Метаморфоза его судьбы удивительна. "Маленький лорд Фаунтлерой из Кривоколенного переулка" – так называл его Лев Копелев. Красивый. Способный. Умный. К нему рано пришло признание. В театре шли его пьесы "Вас вызывает Таймыр", "Пароход зовут "Орленок", "Много ли человеку надо?" По его сценариям ставились фильмы: "Верные друзья", "На семи ветрах", "Государственный преступник". Деньги. Успех. Красавица жена. Прекрасная квартира. Любим и обласкан. Что еще надо? "А глыбе многое хочется", – говорил еще Маяковский. И Галичу-глыбе тоже захотелось. Он вдруг прозрел. Пелена спала с глаз. Он огляделся и увидел, что его окружает, как живет простой народ и как жирует начальство, как власть издевается над людьми.

Здесь, над винною стойкой,

Над пожаром зари,

Наколдовано столько,

Набормотано столько,

Наколдовано столько,

Набормотано столько,

Что пойди – повтори!

Все земные печали –

Были в этом краю...

Вот и платим молчаньем

За причастность свою!..

Галич не захотел молчать и в 1960-е годы, взяв в руки гитару, стал напевать свои удивительные песни-баллады-рассказы о том, что происходит вокруг. "К чиновничьей хитрости, к ничтожному их цинизму я уже давно успел притерпеться, – признавался Галич. – Я высидел сотни часов на прокуренных до сизости заседаниях – где говорились высокие слова и обделывались мелкие делишки..."

Но однажды в дубовой ложе,

Я, поставленный на правеж,

Вдруг увидел такие рожи –

Пострашней балаганьих рож!

...Все обличье чиновной дряни

Новомодного образца...

И Галич решительно сломал свою прежнюю жизнь, как он сам выразился, "благополучного сценариста, благополучного драматурга, благополучного советского холуя. Я понял, что я так больше не могу, что я должен наконец-то заговорить в полный голос, заговорить правду". И он заговорил, точнее, запел правду. Бросил гневный упрек всем молчавшим и поддакивающим:

Пусть другие кричат от отчаянья,

От обиды, от боли, от голода!

Мы-то знаем – доходней молчанье,

Потому что молчание – золото.

Вот так просто попасть в богачи,

Вот так просто попасть в первачи,

Вот так просто попасть в палачи:

Промолчи, промолчи, промолчи!..

Галич был не только публицистичен, но и литературен. Его песни изначально литературные. Только отточенное перо могло вывести рифму "первачи-палачи". И все его письмо было наполнено лингвистическими находками, неожиданными метафорами, классными ассоциациями. Он умело вводил в песни грубое просторечие, типа "никаких вы не знали фортелей", и это только украшало его тексты. "Его поэзия отличалась такой остротой содержания, таким напряжением гражданского пафоса, – свидетельствовала писательница И. Грекова, – что действовала ошеломляюще". Песни Галича распространялись по стране с быстротой эпидемии гриппа. Галичем "заболевали" сразу и надолго. Невозможно было без внутренней слезы слушать его песни, такие, как "Облака", "Мы похоронены где-то под Нарвой", "Петербургский романс". И эту, с надсадом:

Уходят, уходят, уходят друзья,

Одни – в никуда, а другие – в князья...

Как отмечала Мария Розанова, "мы рождались на песнях Окуджавы, зрели и многое понимали на песнях Высоцкого, а сражались уже под песни Галича". Для нынешнего поколения, может быть, не совсем понятен глагол "сражались". Но во времена Галича бескровное сражение велось с тоталитарным режимом, с наследием Сталина, с ГУЛАГом. Галич часто обращался к теме политических заключенных, и сюжеты песен были настолько реалистичны, что его нередко спрашивали: "Александр Аркадьевич, а где вы сидели?" Он отвечал: нет, я не сидел. А когда ему не верили, то с раздражением отвечал: "Да, я сидел!" – "А где?" – "Был такой большой лагерь – Москва назывался". После чего вопросов Галичу не задавали. Галич одинаково ненавидел и презирал как палачей, так и стукачей:

А Кузьма Кузьмич стопку чистого,

А потом Кузьма Кузьмич закусил огурчиком,

А потом Кузьма Кузьмич, взяв перо с бумагою,

Написал Кузьма Кузьмич буквами печатными,

Что, как истый патриот, верный сын Отечества,

Он обязан известить дорогие "органы"...

А как относился Галич к антисемитам? Естественно, "как". Он родился в семье Аркадия и Фейги Гинзбург. Но рос неверующим, а в юные годы был отчаянным комсомольцем и атеистом. В семье в иудаизм верил только дед Галича, читавший по ночам Тору. В его песнях евреи появляются довольно часто:

Если ж будешь торговать елеем,

Если станешь ты полезным евреем,

Называть разрешат Росинантом,

И украсят лапсердак аксельбантом.

Но и ставши в ремесле в этом первым,

Все равно тебе не быть камергером,

И не выйти на елее в Орфеи...

Так не шейте ж вы ливреи, евреи!

Галич понимал не только внешне, но и изнутри проблему антисемитизма в стране. Вот, к примеру, пассажик из "Веселого разговора:

Всех отшила, одного не отшила,

Называла его милым Алешей.

Был он техником по счетным машинам,

Хоть и лысый, и еврей, но хороший.

Ах, этот милый, так называемый бытовой антисемитизм. Диалог в "Вальсе-балладе про тещу из Иванова". Теща с дочерью о зяте: "Сам еврей? – А что? – Сиди, не рыпайся, Вон у Лидии без ноги, да с язвою..." А тут вроде с ногами и без язвы, но вот, однако, червоточина: еврей... А вот горько-смешная история о русском майоре, который потерял документы и решил шутки ради назваться евреем, на что органы пришли в ярость:

Мы тебя не то что взгреем,

Мы тебя сотрем в утиль!

Нет, не зря ты стал евреем,

А затем ты стал евреем,

Чтобы смыться в Израиль!

И подобных разных "анекдотов про абрамчиков" у Галича немало. Как и поднятых серьезных проблем. Он поднимал их на высоту и сатирически заострял. В этом смысле Галич был наследником выдающихся сатириков Салтыкова-Щедрина, Булгакова, Зощенко, Хармса. В песнях Галича отображена вся наша прежняя советская жизнь в ее искаженных реалиях и подчас анекдотических деталях. И как отметил Александр Мень, "Галич изобразил в лицах, в целой галерее лиц портреты нашей трагической эпохи". Разумеется, это не прошло ему даром. Галичу запретили выступать публично, сняли его имя с титров, где он был автором сценария. А 29 декабря 1971 года исключили из Союза советских писателей. А потом и из Союза кинематографистов. В "Открытом письме" Галич пытался оправдаться: "Меня исключили за мои песни... Я писал свои песни не из злопыхательства, не из желания выдать белое за черное, не из стремления угодить кому-то на Западе. Я говорил о том, что болит у всех и у каждого здесь, в нашей стране". Но перед кем он оправдывался и кому хотел доказать свою невиновность? Холуйствующим писателям и журналистам? Пристяжным власти? А они плясали канкан на его костях: "Когда и почему свихнулся Галич?.." ("Неделя"). "Галич был и остается обычным блатным антисоветчиком" (Анатолий Софронов). Три инфаркта – цена травли и гонений Александра Галича. Его выталкивали из страны, а он отчаянно сопротивлялся.

Я стою – велика ли странность?!

Я привычно машу рукой.

Уезжайте! – А я останусь,

Я на этой земле останусь,

Кто-то ж должен, презрев Усталость,

Наших мертвых стеречь покой! –

писал Галич в "Песне исхода". В июне 1974 года (30 лет назад) его все-таки выдворили из страны. "Сегодня я собираюсь в дорогу, – с горечью отмечал Галич, – в дальнюю дорогу, трудную извечно и изначально – горестную дорогу изгнания. Я уезжаю из Советского Союза, но не из России!.. От этой России меня отлучить нельзя, никакая сила не может заставить меня с нею расстаться, ибо родина для меня – это не географическое понятие, родина для меня – это и старая казачья колыбельная песня, которой убаюкивала меня моя еврейская мама, это прекрасные лица русских женщин – молодых и старых, это их руки, не ведающие усталости, – руки хирургов и подсобных работниц, это запахи – хвои, дыма, воды, снега, это бессмертные слова (и далее Галич процитировал Пушкина):

Редеет облаков летучая гряда!

Звезда вечерняя, печальная звезда –

Твой луч осеребрил уснувшие долины,

И дремлющий залив, и черных скал вершины...

Как жил Галич на Западе и что делал – об этом многое известно. Он не пропал там. У него было признание, книги, пластинки, концерты и даже работа – он выступал на радиостанции "Свобода". У него не было одного: родины. И отсюда постоянная непреходящая ностальгия. Тоска по России:

Когда я вернусь...

Ты не смейся, когда я вернусь,

Когда пробегу, не касаясь земли, по февральскому снегу,

По еле заметному следу – к теплу и ночлегу –

И вздрогнув от счастья, на птичий твой зов оглянусь –

Когда я вернусь, О, когда я вернусь!..

Он не вернулся. Вернулись его стихи, песни и книги. Только что вышел фильм Владимира Машкова "Папа" по мотивам пьесы Александра Галича "Матросская тишина" (в свое время спектакль по ней не вышел в театре "Современник" – его запретили). Роль Абрама Шварца, еврея из Тульчина, сыграл сам Машков (см. "Алеф" № 930). Александр Аркадьевич Галич умер 15 декабря 1977 года, прожив немногим более 59 лет. Умер в Париже, а родился в Екатеринославе 19 октября 1918 года. Официальная версия смерти: несчастный случай. Дочь Алена уверена: отца убили. Очень может быть. Галич и в Париже был неугоден, раздражал своими высказываниями и песнями. И не стало поэта и певца... Ушел Александр Галич. Пришли другие барды. Один из них, едва ли не самый популярный ныне, Тимур Шаов, говорит: "Я способный, он – гениальный. Об этом я знаю уже 15 лет – с тех пор, как впервые услышал песни Галича..." "Вы завидуете ему?" – спросили Шаова, он ответил: "Жуткой завистью. Прожить жизнь и в открытую говорить власти то, что ты о ней думаешь... Он становится все актуальнее..." Александр Галич бился за свободу. Она пришла. Или нам только это кажется?

Облака плывут в Абакан,

Не спеша плывут облака.

Им тепло, небось, облакам,

А я продрог насквозь, на века!..