Разговор начался с улыбки.

– Представьте: мы встретились случайно, ничего о Вас неизвестно. Скажите, кто Вы?

Александр Моисеевич повторил:

– Мы встретились случайно... – и засмеялся. – Ну что ж, Городницкий. Профессиональный геолог, кандидат геолого-минералогических наук, старший научный сотрудник Института океанологии АН СССР, член Союза писателей СССР, автор двух поэтических сборников, сейчас готовится к выходу третья книга стихов "Берег".

На одном из своих концертов в Горьком, проигнорировав все "титулы", даже не упомянув о них, он сказал:

– Я рядовой инженер, чем горжусь.

Однако нелишне напомнить, что "рядовой инженер" имеет немалый "послужной список": закончив Ленинградский горный институт по специальности "геофизические методы разведки", он около двух десятков лет проработал в Институте геологии Арктики и Антарктики. С этим связаны экспедиции на Крайний Север: каждый год – по полгода. Потом начались экспедиции в океан, и Городницкий перевёлся в Москву, в Институт океанологии. В связи с этими экспедициями он объездил все океаны – легче, наверное, назвать место, где он не был, чем то, куда приводила его работа. Городницкий занимается исследованием строения дна Мирового океана (об участии в одном из первых погружений в батискафе на дно океана он писал в журнале "Химия и жизнь". 1980. № 1). Наконец, он автор более ста научных работ. А если вы откроете некоторые номера журналов "Знание-сила", "Звезда", "Юность", сборники "День поэзии", то прочтёте его статьи и стихи. Кроме того, в издательстве "Современник" лежит рукопись четвёртой его книги – "След в океане". Ещё им написаны песни к спектаклям некоторых ленинградских театров, владивостокского ТЮЗа.

Итак, попробуем совместить столь разные, казалось бы, черты: геолог, бродяга, скиталец, одним словом, практик. Кандидат наук, ученый, исследователь – то есть теоретик. Бард, поэт – автор не только "народных" уже северных песен (в романе О. Куваева "Территория" цитируется, как извечно присущая Северу, действительно "народная" – песня А. Городницкого "На материк"), автор не только известной всем песни (своего рода гимна) "Атланты", не только чеканных и ясных строк песен и стихов, но и таких вот, скажем, строчек: "...и словно впервые себя обнаружив, весёлой защитой уже не одета, душа открывается боли и стуже, покрыта лишь сором ушедшего лета...". Добавим к тому, что на геолога – в нашем дилетантском представлении: то есть на "солнца и ветра брата", громадного, непременно бородатого, грубоголосого, раскованного, – Городницкий абсолютно не похож. Сугубо интеллигентная – если не сказать изысканная – внешность; спокойная, даже несколько академично-отстранённая манера поведения на сцене, без аффектации и позы. Эта манера словно предполагает такой тон: будем знакомы? Прекрасно. Я расскажу вам о своей работе, это будет достаточно серьёзный рассказ о людях, которых встречал и которых люблю, о себе. Это моя жизнь. Да, для Городницкого это обычные будни – Антарктида, Северный Полюс, Канада, Гибралтар, Австралия, океан... Он не стремится поразить нас, слушателей и читателей, какой-то "открыточной" экзотикой. В принципе, в его песнях и стихах речь ведь не о географии, а о человеке – в разных ситуациях и условиях. И то, что в одной из песен сам Городницкий называет "вместилищем невыдуманной сказки", – это не роскошный океанский лайнер и не Гавайские или Канарские острова – это обычный палаточный городок...

Издавна считается, что настоящий поэт – тот, который умеет в каждодневном видеть необычное, остановить мгновенье. Что и говорить – прекрасное уменье, и Городницкий обладает им вполне. Но далеко не каждому – тем более, не каждому поэту – дано в, действительно, экзотических условиях и неординарных обстоятельствах увидеть почти обыденное, увидеть то, что свойственно любому человеку, его земные, естественные черты и проявления. Вот это-то качество есть у Городницкого-поэта. Не только сжимающие штурвал руки летчика могут стать строкой его стихотворения, но и то, как "голову руками подопрёт второй пилот", слушая старенькую гитару в завьюженной северной гостинице. Не ледокол, таранящий страшные льды, а "льдин битые тарелки" – и, взгляните, это не просто удачный поэтический образ, это – воплощённая в строчки живая, острая человеческая тоска: по дому, по его таким родным и желанным реалиям, – и огромные льды становятся какими-то понятными и чуть ли не вообще уютными...

Городницкий: "Сама по себе необходимость писать песни возникла из потребности общения между людьми в таких условиях, когда другие формы общения были сложны. Как правило, это были замкнутые мужские коллективы, либо заброшенные в тайгу и тундру, либо собравшиеся на одном судне на долгие месяцы. А я, поскольку был частью этих коллективов, пытался найти наиболее точные слова, которые ну никак не может придумать человек, приезжающий в творческую командировку смотреть, как работают другие...".

Песни Александра Городницкого не просто достоверны и лишены даже намёка на, увы, бытующую в творчестве иных поэтов "клюкву". Стихи его очень честны и искренни. Возможно, в них нет той – правда, редчайшей! – исповедальности, которой наполнены песни, скажем, Ю. Визбора или Ю. Кукина, – но зато песни А. Городницкого узнаваемы сразу: и по тематике, и по их яркому мужскому началу, по лаконичности (но всегда – ёмкости), по безошибочности слов и выражений, выбранных автором именно для данного стиха, настроения, темы.

А темы своих стихотворений и песен Городницкий раскрывает по-разному: и с помощью таких определенных вещей, как термины (никогда, однако, ими не перегружая стихотворную ткань), и с помощью тончайших поэтических нюансов. Вспомним его же утверждение, что может быть "увидено слово" или что "всё проходит, остаётся только звук". Да, действительно, в стихах Городницкого иногда "видимое" слово или "осязаемый" звук и творят, создают произведение, – впрочем, это свойство настоящей поэзии.

Так зажигают в доме свет, придя под утро рано,

когда забрезживший рассвет сентябрь вставляет в раму.

И остается за плечом полет автомобильный,

и желтым комнатным лучом бокал наполнен пыльный.

Так зажигают в доме свет, когда в саду снаружи

рябины тоненький скелет ненастьем обнаружен.

С плаща в передней натекло, и глина на ботинках.

Ложится осень на стекло переводной картинкой...

Городницкий: "И если говорить о самом большом желании в жизни, – оно в том (это совершенно серьёзно, хотя, может быть, это дикая самонадеянность и гордыня), – чтобы хоть одна из тех песен, которые мне удалось написать, пережила бы меня, оставшись безымянной. Обязательно безымянной".

И всё же Городницкий более поэт, нежели автор песен. Часто стихи его настолько глубоки, что их невозможно (да и нужно ли?) заковать в рамки – пусть даже и прекрасной – мелодии. Но и не положенные на музыку (хотя к стихам Городницкого ее придумывали такие признанные мелодисты, как Е. Клячкин, С. Никитин и другие), строки Александра Городницкого очень музыкальны: "Закопчённым пещерам на том берегу, семь столетий стоящему зданью, не признаюсь: "Прощайте", а тихо солгу: "До свиданья..." ".

Городницкий: "Вы спрашиваете, какие лучшие слова читал о себе? Это некоторые записки, которые приходят от людей моего возраста и даже старше, и в которых они пишут о том, что с песнями этими связана молодость, воспоминания, – спасибо. Иногда приходят записки, что мир совсем не так устроен, как вы его себе представляете... Во всяком случае, становится ясно, что песни эти вызывают какое-то активное к себе отношение, им посчастливилось стать частью человеческой жизни, следовательно, они как-то... нужны..."

В поэзии Александра Городницкого привлекательна некая несовременность и, может быть, потому еще более приятная несуетность. Его вниманием порой владеют так называемые "мелочи", которые на деле-то и есть самое главное в жизни: кирпичики, без которых рушится (да ведь и не строится!) дом. Как внимателен поэт к течению времени: "Уходит время, медленно сочась. Не виден день – куда виднее час". Или даже: "Со звоном, как лист, отлетает минута...". Для него ничто не проходит бесследно:

Возвращаются пули обратно, возвращаются взгляды обратно,

пристают к нам давние пятна, позабытые за года.

И снаряды наши возвратны, и любови наши возвратны,

и обиды наши возвратны, и не спрячешься никуда.

И, может быть, позиция эта более гуманна, чем другая, по которой к былым возлюбленным возвращаться не следует, хотя, конечно, здесь речь не только о любви...

Вообще, в своих стихах Городницкий предстает истинным гуманистом. Скажем, он умеет тонко, но точно и образно, связать безобидные полеты лётчика Уточкина в начале века с разрытым во дворе ленинградского дома бомбоубежищем: а всё это – авиация, её детские годы и её – вольные или невольные – последующие преступления, которые не могут не волновать сознание и совесть, даже если ты и не соприкасаешься с этой проблемой лично. Городницкий видит, что "спят под лесами вулканы, как беспокойные дети", – это взгляд не стороннего наблюдателя, а настоящего хозяина и – вместе – сына Земли, доброго и внимательного. Он радуется миру, который "устроен празднично и мудро" хотя бы потому только, что в нём есть облака, птицы над тундрой и олени. Его кредо в том, что "жить ещё надежде до той поры, пока Атланты небо держат на каменных руках!". И вера эта добра и прекрасна.

Городницкий: "Самый счастливый момент, который я испытал, – это когда белой ночью в Ленинграде я, оказавшись на Дворцовой площади, увидел, как толпы десятиклассников идут и Атлантам, останавливаются, поют песню и идут дальше. Вот. И когда я там как-то на минуточку почувствовал себя частью ленинградской архитектуры, частью жизни этого города, с которым вся моя жизнь связана, – я был совершенно счастлив... Хотя я понимаю: это чисто случайно – может быть, завтра будут петь что-то другое... Тем не менее, это как-то здорово...".

1981 г.

_______________________

Статья также была опубликована:

Нет хода нам назад: 33 московских барда: сборник. – М., 1991. – С. 58–60 (с сокр.).

Ленинская смена (Горький). – 1981. – 14 янв. (с сокр.)

Библиография. – 2000. – № 3. – С. 134–137 (с сокр.)