Из письма С. Костырко Д. Бавильскому

по поводу его рецензии в "Круге чтения" "Русского журнала" на главы из книги Владимира Новикова "Высоцкий".

Дима, прочитал твоего темпераментного "Высоцкого" в "Круге чтения". В принципе согласен. Хотя есть свои соображения. Мне кажется, ты Высоцкого немного демонизируешь. Явление было во многом масс-культовое, в этом все и дело. Высоцкий ловил в воздухе то, что носилось, и пытался использовать это в официально-разрешенном пространстве. Это не Галич, абсолютно бескомпромиссный в своем неофициальном творчестве, каковым были песни. Высоцкий же даже в песнях часто искал компромисс с официозом. Это только тупость тогдашних идеологов не позволила им использовать в своих целях его, скажем, военные песни. Он смог тогда оживить, – свидетельствую как современник – смог придать как бы человеческое лицо уже их официозному закаменевшему пафосу. Направление, в котором двигался в военных песнях (а это, повторюсь, – не песни Галича "Мы похоронены были под Нарвой"; хотя, скажем, "Протопи ты мне баньку по-черному" я вполне мог бы сопоставить с "Облаками" Галича), прямым ходом вел к нашему нынешнему жанру военно-блатной песни типа "Комбат". Это были попытки, скорей всего, бессознательные, подладится и под масс-культ тогдашний и одновременно под официоз (черты которого были и в спектаклях Любимова конца 60-х, все эти евтушенковские и вознесенские вариации "комиссаров в пыльных шлемах"). Эти вот сочетания несочетаемого становились нормой. Я помню, как в конце 70-х сексапильные девицы в мюзик-холле махали ножками и колыхали грудями, удерживая на своих головках идеологически правильные красноармейские шлемы или старорусские кокошники, или как, в конце 80-х на Пасху по ТВ показывали водные шоу – опять же полуголые сексапильные девицы плескали ножками в воде, красовались мокрыми плечиками и спинками, держа при этом в руках пасхальные свечи. Я не думаю, что именно Высоцкого нужно винить в падении вкуса, культуры и проч. Здесь обратная связь – слишком для многих и в шестидесятые и в семидесятые годы (как и сейчас, впрочем) культура была одеждой, а не кожей. Про Высоцкого мне и в семидесятые мне было скучно. Он был хороший актер, очень пластичный и с хорошим драйвом; в любимовских спектаклях – один, у Эфроса – совершенно другой (и гораздо интереснее), в кино, у Говорухина ("Место встречи...") – для народа и милицейского начальника, у Швейцера в "Маленьких трагедиях", где он сыграл Дож Жуана, – для интеллигента. Ну и так далее. Так же пластичен и в песнях. Есть, на мой взгляд, замечательные песни, до сих пор люблю, (да и не в моей любви дело, а уже объективно, скажем, "Волки" Высоцкого были манифестом противостояния для целого поколения), но есть, и очень много, дурной многозначительности и приблизительности ("Как призывный набат прозвучали в ночи тяжело шаги" и проч.). Даже пафос самых как бы чистых идеологически, альпинистских, из "Вертикали", песен для меня сомнителен. Это пафос всегда казался мне нелепым из-за откровенно кукольной ситуации, которую представлял фильм (да и вообще, альпинизм тогда), – настоящие мужчины преодолевают непреодолимое, совершают чудеса выдержки и мужества в специально созданных для этого местах – где-то там в удалении от "суеты городов" и "потоков машин", а потом, вернув себе самоуважение, "возвращаются вниз", чтобы вести обыкновенную, вполне конформистскую жизнь.

Я бы сказал, Высоцкому не хватало в литературе своего режиссера. Поэт он средний – без музыки, голоса, темперамента исполнителя. Большую часть песенных его текстов читать неловко. (Кстати, такое же происходит и со многими текстами Окуджавы.) Но что-то в нем выбраживало настоящее, мощное, до уровня чистого продукта, спирта так и не доведенное. Здесь ему не хватало и профессиональной поэтической культуры и вообще – культуры, и он полагался на вкус и уровень своего круга. Круг этот ты, как человек близкий к театру, знаешь лучше меня.

Мне кажется, что подлинное, требующее своего сохранения, наследие Высоцкого – это десятка два замечательных песен и совершенно потрясающая по выразительности и драматизму судьба. Если попадет в руки книга Перевозчикова "Правда смертного часа", прочитай обязательно. Это очень подробная с хорошо проработанной фактурой хроника последних месяцев жизни Высоцкого – тяжкого страшного умирания человека, проигравшего отчаянную борьбу с наркозависимостью. Там все интересно, особенно "периферийное" – упоминания о друзьях, о деньгах, о судебных делах, театральных и проч. Театральное жизнь Высоцкого там отголоском, но рождаемые отрывистыми упоминаниями и деталями образы очень выразительны.

Краем глаза я видел это в начале семидесятых, когда студентом работал с монтировщиками сцены на Таганке за спектакли, и своеобразную атмосферу внутренних взаимоотношений в этом театре успел почувствовать. Довольно сложное и интересное явление. Об этом, к сожалению, в романе Новикова очень скупо, Володя здесь предельно деликатен, и на мой взгляд, зря – сами "таганцы" в своих мемуарах, интервью и т. д. (те же Золотухин и Филатов) очень даже откровенны, иногда, бесстыдно откровенны.

Что касается романа Новикова, я прекрасно понимаю сложность ситуации, в которой он оказался. Для того чтобы писать роман, нужно иметь хотя бы минимум творческой свободы – какой, самим выбором художественного приема, например, обеспечили себя Дмитрий Быков или Давид Маркиш в обращении с судьбой реального Бабеля. Ну а Новиков взялся писать реальную биографию реального известного всей стране героя. Не разгонишься, рамки очень тесны. Писать же строго документальную книгу, идеальный вариант которой неизбежно ведет к жанру хроники, "Летописи дней", то есть, с огромным количеством имен, дат, фактов, цитат из писем, воспоминаний, устных рассказов, статей и рецензий и т. д. и т. д. – это засушить текст. Там не будет рисунка судьбы. Там все будет разваливаться на частности, подробности, а Новиков пытается проследить общий сюжет судьбы. Вот в этих тисках и находился автор. Поэтому, даже когда я морщусь, читая про то, что "чувствовал и думал" Высоцкий у Новикова, я окорачиваю себя: а куда деваться автору? Не согласен я и с авторской оценкой многих цитируемых стихов. На мой взгляд, Новиков переоценивает их художественные достоинства. Но тут тем более ничего не скажешь автору, тут – вопрос любви. /.../