В Москве прошел вечер памяти поэта

Особый привкус концерту придало то, что артисты выходили на сцену знаменитой еще с советских времен ... шашлычной.

"Он наконец явился в дом, где она сто лет мечтала о нем", – голос Юлии Рутберг трагически изломан, он не поражает вокальной силой, но весь в переживании случившегося: люди встретились, помолчали и разошлись... "Но знаешь, хоть Бога к себе призови – разве можно понять что-нибудь в любви?" Слушатели песни были всего на расстоянии вытянутой руки от артиста – тем убедительней звучал шепот ее души...

В этом доме его, действительно, давно ждали – откуда, если не из тесных интеллигентских квартир вышли в мир слово и голос Булата Окуджавы? Шашлычная "Антисоветская", кажется, и предназначена для такого рода поэтических и ностальгических посиделок. Это в свое время скромное тесноватое заведение общепита прославилось в свободомыслящих кругах Москвы не в последнюю очередь тем, что расположено оно ровно напротив сверхпафосной гостиницы "Советская", за что и получило свое неофициальное – а с недавних пор ставшее официальным – имя.

Но поэтическая музыка Окуджавы, как известно, не укладывается в какие бы то ни было идеологические рамки, она совершенно универсальна и ложится во все жанры и прекрасно подходит для всех инструментов – вплоть до труб военных оркестров. На вечере в "Антисоветской" это подтвердилось лишний раз. Лариса Голубкина исполнила "Молитву Франсуа Вийона" в жанре страстного романса, со свойственными жанру взлетами и падениями тонов, резкими переходами между пиано и форте. После этого и романс Дунаевского "Все как прежде" в ее исполнении прозвучал вполне по-окуджавски. Музыкант и композитор Леонид Марголин добавил инструментальных вариаций в "Бери шинель", и песня на волнах фортепианных аккордов зазвучала торжественно и почти апокалиптически. Актер театра Елены Камбуровой Андрей Крамаренко вывел на сцену виолончель и классическую гитару, и тут уже приходилось удивляться, напротив, точности воспроизведения авторских интонаций, вплоть до спокойных, несуетных окуджавских "потягиваний" нот в окончаниях строк в том же "Дежурном по апрелю" (и публика за ресторанными столиками подпевала Андрею, словно дело было на кухне 70-х). А вот Юлия Рутберг перевела лирику в жанр драматургии: "Клянусь, что это любовь была" и "Не все то золото" прозвучали как небольшой музыкальный спектакль.

Ведущим и идейным вдохновителем вечера был Александр Городницкий. С ним побеседовал обозреватель "Российской газеты".

Российская газета: Александр Моисеевич, как вам идея: Окуджава – в "Антисоветской"?

Александр Городницкий: Тут дело не в названии. Окуджава ведь диссидентом – в отличие от Галича, в определенный период Кима и, конечно, яростного Высоцкого – никогда не был, он был членом партии, воевал за эту власть – он просто пытался свободно дышать в несвободном пространстве. Для него, как для поэта, нравственность была главным принципом существования.

РГ: Может быть, это и сохранило его лирику актуальной?

Городницкий: Вы знаете, я не так давно был на вечере памяти Галича и с горечью смотрел на полупустой зал. Исчезли "товарищи Парамоновы" и другие актуальные герои и антигерои галичевских песен и, похоже, поэта стали забывать! Потому что поэзия не может строиться на актуальной политике, она строится на вечных категориях – любви, пении соловья и, конечно, вечного противостояния добра и зла. А помните у Окуджавы: "Совесть, Благородство и Достоинство / Вот оно святое наше воинство. / Протяни ему свою ладонь, / За него не страшно и в огонь. / Лик его высок и удивителен. / Посвяти ему свой краткий век. / Может, и не станешь победителем, / Но зато умрешь, как человек". Эти принципы, согласитесь, никогда не состарятся и не обветшают.