Думала, что смогу легко написать про Аду Якушеву. Так бывает. Когда сильно взволнована, пишешь на одном дыхании. Сначала, в дождливую субботу 6 октября – оглушительная весть об ее уходе. Потом желание помолчать и одновременно поделиться, рассказать, объяснить. Ее песни с того дня звучат и звучат внутри. А на девятый день мы зажгли дома свечу и прослушали ее большой диск. Темнота сгущалась, тоненький голос пел, и мы не могли прервать его, словно не хотели поверить в случившееся.

Все знали и запомнили Аду Якушеву молодой. Иной ее и невозможно представить, хотя есть и более поздние фотографии. Ее голос, песни, весь облик остались там, в 60-70-х годах, в чьем-то детстве, чьей-то юности. Она ушла из личного песенного пространства в радиожурналистику, в семью, во внутренний мир души, и поэтому казалось, что она давно часть истории, легенды, сама легенда.

Практически незаметно Ариадна Адамовна жила в Москве, иногда выступала в библиотеках, маленьких клубах, входила в жюри, но она давно принадлежала истории авторской песни, истории культуры города, страны, мира в целом. Как и Юрий Визбор, покинувший нас 17 сентября 1984 года.

Когда Ада Якушева умерла, один мой знакомый воскликнул: "Как, разве она была жива?". А другие, представляя ее молодой, только молодой, не смогли поверить в ее уход и пришли в отчаяние...

Мне вспомнились ахматовские строчки: "Почти не может быть, ведь ты была всегда..."

Ада Якушева была, есть и будет всегда.

В шестнадцать лет я впервые услышала ее имя и знаменитейшую песню "Ты – мое дыхание...". Ее пели везде, по ней строили жизнь. Верили, что все у всех будет хорошо, все сложится. Пели и визборовское ответное – "Ты у меня одна". Две главные песни той эпохи.

А потом – множество других песен ее и его и других бардов того поколения.

О бардах можно писать и рассуждать долго. Как и об институте, где учились Юрий Визбор и Ада Якушева. Вместе с Юлием Кимом, Юрием Ковалем, Юрием Ряшенцевым, Петром Фоменко... Я тоже училась в этом институте, Ленинском педагогическом, "под сводами лестниц". Только позже, конечно. Филологический и исторический факультеты тогда находились в одном здании, старинном, знаменитом, в главном корпусе. Да, мы учились позже, но традиции еще были живы – и спектакли, и капустники, и поездки на картошку... И мы пели песни, читали стихи, мечтали о лучшем будущем для человечества, и верили в свое предназначение. В свою звезду.

"А звезда – рюкзак на плечи и пошел..."

Наш институт выпускал настоящих педагогов, настоящих людей. Сейчас таких мало, точнее, таких нет. Есть другие.

Дети войны, потерявшие отцов, знавшие горе и нужду. Умеющие дружить и любить. В те же годы, чуть-чуть раньше, в Литературном институте учились Константин Ваншенкин, Инна Гофф, Наум Коржавин, Юрий Трифонов... Люди особой породы.

Отец Ариадны погиб на войне в Белоруссии, он был комиссаром партизанского отряда. Она училась в МГПИ имени Ленина, поступила туда в 1952 году. С 1954-го начала сочинять песни. В 1958-м вышла замуж за Юрия Визбора, вскоре родилась дочь Татьяна, сейчас известный радиожурналист.

В молодости Ада Якушева была очень популярна, нет, скорее любима. Ездила по стране с женским октетом. Пела даже с юной Аллой Пугачевой. Ее песни знали все или почти все. "Вечер бродит по лесным дорожкам...", "Синие сугробы", "Становятся помехою другие города...", "Мой корреспондент"... Звучали песни, жили.

А потом, после расставания с Юрием Визбором, немного позже, песни прекратились. Началась другая эпоха. Эпоха радиожурналистики, написания книг, воспитания дочерей и сына. Жизнь с другим любимым – Максимом Кусургашевым.

Будучи в тени, она никогда не уходила в тень.

И теперь поются ее песни и известны они ничуть не меньше. Правда, в более узком кругу. Потому что мир интеллигентных людей сузился, как и мир всей культуры в целом.

"...Светло журчит этот ручеек, эта ниточка в лабиринте, этот серебристый голосок, веселый говорок души, всех любящей, всех понимающей и жалеющей", – пишет о ней Лев Аннинский.

И пожалуй, это очень точное определение.