1.Мальчики с гитарами — это дань моде или потребность юности? В чём видите причину песенного бума?

2.Как и почему вы сами начали писать песни? Какова судьба вашей первой песни? Как вы относитесь к ней теперь?

3.Ваши любимые ансамбли, исполнители.

1. Сначала давайте договоримся о терминологии. Кто такой "мальчик с гитарой". Как ни странно, но слово само, несмотря на высокое и уважительное окуджавское "до свидания, мальчики" — всё же приобрело некий негативный оттенок, и он, на мой взгляд, слегка проник в смысл вопроса. Наверное, необходимо выразиться ещё более определённо: насколько я понимаю, речь идёт не о дворовых бездельниках и не об уличной шпане, а о молодых людях, сочиняющих песни и аккомпанирующих себе на гитаре. Даже подставив к "мальчикам" более академический инструмент — "мальчики с фортепьянами" или "мальчики с контрабасами", мы получим тот же пренебрежительно-иронический оттенок.

Далее. Почему гитара? Почему инструмент, признанный в первой половине века как чуть ли не официальный признак мещанства и обывательщины (в спектаклях того времени положительный герой просто не имел права играть на гитаре, а отрицательный являлся именно с ней и обязательно с бантом у колков грифа) — почему именно гитара несомненно победила в скоростном соревновании на выживаемость?

Гитара демократична. Она легка, доступна, универсальна. Наверно, это самый лёгкий (по весу) музыкальный инструмент. Это прозаическое обстоятельство немаловажно в наш век всеобщего передвижения. Это недорогой инструмент, и родители наверняка не почёсывают затылки, собравшись у семейной вечерней лампы и обсуждая покупку гитары своему чаду. Гитара как инструмент стоически терпит и дворовое бряканье, и пощипывание и позволяет исполнять возвышенную музыку самых сложных классических произведений. Наконец, гитара — великолепный аккомпаниатор в тех случаях, когда певец и музыкант соединены в одном лице. Она предоставляет свободу пластике, не накладывает на певца никаких обязательств (только сидя, только стоя и тому подобное). Наконец, гитара сравнительно несложна на первом этапе обучения. Все эти "бойцовские" качества и обеспечили ей житейский приоритет. (А вот однажды я видел железную гитару. Она была железная не в переносном, а в прямом смысле этого слова — и дека и гриф! — всё было сделано из дюраля. Ну, доложу вам, это было зрелище! Звук у неё был, естественно, кастрюльный, но по прочности она вполне могла сравниться с ледорубом.)

Теперь по существу дела. Мода ли это — играть на гитаре, сочинять песни и их распевать? Если мы под словом "мода" предположим нечто захлестывающее всех и через короткое время быстро исчезающее (вроде узких брюк), то я думаю, что нет, не мода. Гитарная песня, или как её принято называть "самодеятельная" (с этим термином я совершенно не согласен), — это прямое музыкальное и литературное творчество — его широкое распространение имеет несколько причин. Например, желание высказать своё отношение к миру, к войне, к цветам, к любви, к себе как части мира. То есть причины-то оказались теми же самыми, что порождают творчество как таковое. Но для того, чтобы не возникло разночтения, будем придерживаться общепринятого — самодеятельная песня.

Присутствуя бесчисленное количество раз на всевозможнейших песенных фестивалях, прослушивая в жюри сотни песен (иногда и по несколько сотен), я получал возможность как бы одновременно взглянуть на общую картину самодеятельной песни. И картина эта была в какой-то степени похожа на саму гитару: от самых низов бесхитростных самокопательских сочинений она поднималась иной раз (к сожалению, не часто) до снеговой границы волнующего вдохновения.

Юностью ли ограничивается страсть к сочинению песен? Не думаю. На фестивалях памяти куйбышевского студента-песенника Валерия Грушина лично мне доводилось встречаться с авторами песенных произведений в диапазоне от девяти до пятидесяти пяти лет. Талант же не является прерогативой одной юности.

Существует ли песенный "бум"? Скорее, существует большое количество людей, сочиняющих песни по собственной инициативе в связи со склонностью характера. Эти сочинители в подавляющем большинстве объединены в клубы самодеятельной песни, которые на общественных началах проводят самую разнообразную работу: концерты, фестивали, конкурсы, авторские семинары.

Долгое время на берегу Волги под открытым небом куйбышевскими областными молодёжными организациями проводился фестиваль памяти куйбышевского студента-песенника Валерия Грушина. И так как туда мог прибыть любой желающий, а мест для палаток на огромном поле было предостаточно, он в первый год собрал шестьсот человек, а через двенадцать лет на поляне было сто тысяч. Это люди приезжали со всех концов страны на свои деньги, в счёт отпусков, чтобы послушать самодеятельные песни. Честно говоря, мне трудно представить иное мероприятие подобного рода, которое может собрать такую заинтересованную аудиторию при этих же условиях. Такова тяга к песне. Можно назвать её и "бумом".

Есть и другие причины. Прежде всего, все эти песни имеют одну общую черту: они написаны среди своих, спеты среди своих и часто адресованы только своим. Здесь не существует сценической границы между смокингом певца и повседневной одеждой слушателей. Это песня в свитере и в ковбойке, и доверительность её никак не является художественным приёмом, это первейшее условие самого её существования. Правда, и профессиональный певец может натянуть на себя свитер, однако суть его исполнения от этого не изменится. Суть этих художественных "одеяний" — в позиции певца.

Самодеятельная песня, на мой взгляд, как художественное явление крайне беззащитна. Певцу не спрятаться ни за хитроумную аранжировку оркестра, ни за смертельные для уха децибелы электронных громыханий, ни за косметику, ни за немыслимые прыжки на сцене. Ему не помогает и режиссёр за телевизионным пультом, нет и звукорежиссера радиостудии, тонко скрывающего недостатки и выявляющего достоинства. Менестрель, бард един во всех лицах. Он пишет музыку, он сочиняет слова, он сам исполняет своё произведение. В наш век индустриализации песенного творчества, когда музыку пишет один, слова другой, аранжирует третий, дирижирует четвертый, поет пятый, а записывает шестой — эта старомодная привязанность к творческой монополии, согласитесь, весьма опасна: всегда можно найти огрехи в музыке и стихах, и в исполнении, в голосе, в конце концов, — в мастерстве владения гитарой. Однако эта многоканальная уязвимость становится, как ни странно, достоинством в глазах любителей самодеятельной песни. Она, песня, её музыкальный строй, стихи, самое искреннее волнение автора, его манера держаться на сцене — всё это вместе и является как бы крохотным, но живым и волнующим сколом человеческой души; и вся эта картина, это живое отражение души, взгляда человека на мир и называется песней.

2. Я начал писать песни давно, страшно даже сказать — тридцать лет назад. Тогда я учился на первом курсе Московского педагогического института имени В.И. Ленина. В институте уже существовали только что образовавшиеся песенные традиции, связанные в основном с туристскими походами. Туризм тех лет, надо сказать, имел мало общего с нынешней индустрией путешествий. Во всяком случае, мы часто чувствовали себя чуть ли не первопроходцами. Жители мест, которые мы посещали, неизменно задавали нам вопрос об оплате за такое напряженное передвижение с тяжелыми рюкзаками. Тогда никому, кроме нас, и в голову не могло прийти, что это — вид отдыха. В походах писались песни. Повторяю, что я пришёл на это поле, уже вспаханное моими старшими товарищами-сочинителями. Впоследствии они стали известными литераторами. Это Максим Кусургашев, Всеволод Сурганов, Юрий Ряшенцев, Виталий Коржиков. Только что миновало время замечательных военных песен, а время мирных песен ещё не наступило. И возникший вакуум требовал заполнения. Сначала писались песенки для участников одного похода или одной группы. И понятны они были только этим людям. Затем тематическая граница как-то стала расширяться. Как-то к студенческому капустнику вместе с Юрием Ряшенцевым и Владимиром Красновским мы написали вступительную песню:

Много впереди путей-дорог

И уходит поезд на восток.

Светлые года

Будем мы всегда

Вспоминать.

Много впереди хороших встреч,

Но мы будем помнить и беречь

Новогодний зал,

Милые глаза,

Институт.

Так уж вышло, что песня эта полюбилась и нашему и другим институтам. Через несколько лет, когда сменились студенческие поколения, песня эта официально и торжественно стала называться гимном нашего института.

Потом я работал учителем и служил в армии. Потом вернулся и стал заниматься журналистикой, но со студенческих времён уже не расставался с песней. Наконец, в журнале "Кругозор" я стал использовать песни как своеобразный журналистский приём, изобрёлся жанр песни-репортажа.

Первую же песню я написал после своего первого похода. Это было супер-ррромантическое произведение. Называлась песня "Мадагаскар", хотя, откровенно говоря, ни к острову, ни к республике Мадагаскар эта песня не имела отношения. Это была бесхитростная дань увлечению Киплингом. Насколько мне известно, эта песня получила некоторое распространение, мало того, неизвестный мне соавтор дописал ещё один куплет: "Помнишь южный порт, и накрашенные губы, и купленный за доллар поцелуй..." Думаю, что он был моряком...

Как я отношусь к этой песне теперь? Как к воспоминанию о тех наивных временах, когда романтичным казалось всё — лес за полем, река, блеснувшая на закате, перестук колес электрички, звезда на еловой лапе. Впрочем, мне и сейчас всё это дорого.

3. В своё время, когда появились вокально-инструментальные ансамбли, на какой-то мир показалось, что вот-вот случится переворот в песенно-эстрадном направлении, что новые возможности в молодых руках обернутся новыми невиданными достижениями. На мой взгляд, этого не случилось. У нас не возникло ни своих "Биттлз", ни "АББА", ни "Скальдов". Впрочем, в тех случаях, когда прозорливые руководители ВИА пытались опереться на традиции народной культуры, эти коллективы приближались к тому, что мы можем назвать "своим лицом". Но таких случаев было крайне мало. (Высказываю свою, сугубо личную точку зрения по этому вопросу.) Мне кажется, что вопрос унылой похожести, безликости упирается не столько в репертуар или программу, сколько в отсутствие индивидуальности, человеческой индивидуальности самих участников ВИА. Мне кажется, что дело именно в этом.

Я испытываю глубочайшее удовольствие, когда слышу или вижу, как поёт человек. Не работает, не выступает, не зарабатывает на хлеб, а творит при тебе искусство — живое, волнующее, своё. Песня — и не только своя собственная, но и та, которую ты исполняешь, — наделена некой тайной познания другой души. Когда не происходит такого познания — скучно, друзья. Больше всего я люблю слышать и видеть, как поёт Булат Окуджава, хотя слово "исполнитель" вряд ли подходит к этому необыкновенному мастеру. Я часто думал — почему его прекрасные песни так мало исполняются профессиональными певцами? Не побоюсь повториться опять дело упирается в индивидуальность певца.

Мне кажется, что невозможно слушать исполнение одного из самых глубоких произведений о войне — песни "Тёмная ночь", отрешась от Марка Бернеса. Эту песню пытались исполнять очень хорошие певцы, чьи вокальные данные были несомненно выше данных первоисполнителя. Но та мера боли, вложенная Бернесом в сорок третьем году именно в исполнение этой песни, делает это произведение, на мой взгляд, совершенно недосягаемой вершиной исполнительского творчества. Также, думается мне, обстоит дело и с песнями Окуджавы. Только песня, пропущенная, как кровь, через сердце, становится высоким, волнующим искусством.