В Большом зале филармонии выступила с концертом вокальных произведений (песни, колыбельные, баллады, романсы, шансон) народная артистка России Елена Камбурова.

Она обладает редким богатством — голосом в несколько октав. От негромкого шепота, неяркого речитатива он обрушивается почти к оперному басу, а потом взлетает к верхней хрустальной "до". Этому голосу подвластно самое неожиданное интонирование, что привлекало еще Булата Окуджаву: "Поражаюсь... точностью переходов от острого гротеска к мягкой грустной лирике, от трагической пронзительности к тихому смеху. Не всякому дано счастливое сочетание вокала, ума и таланта".

В какой-то момент остро пронзает ощущение: какая внутренняя сила заключена в певице! Эта сила выплескивается в песню Высоцкого: "Эй, свой, кто-нибудь, выходи!", в романс Афанасия Фета, в "Костер цыганский" Вениамина Блаженного, но особенно в "женские" номера. Давнишняя "Песня девушки из харчевни" Новеллы Матвеевой (в отличие от прозрачного смирения и нежности исполнительницы в старом фильме) звучит у Елены Камбуровой без христианской кротости, с затаенным вызовом, его певица не бросает вслед ушедшему, а предъявляет куда-то выше, существуя вне суеты мирской, во внебытовом измерении. "А что я с этого буду иметь, тебе того не понять..." Тому, кто погряз в обыденном и обывательском, — не понять. Не удается поймать ее улыбку, улыбка и не нужна ей. Ей не требуются сценические эффекты, она отвергает шоу. Рояль Олега Синкина, гитара и скрипка Вячеслава Голикова столь же самодостаточны, как и сама Елена Камбурова. Она не подходит к музыкантам, не демонстрирует единое целое с ними. Не общается с залом, а когда предваряет песню переводом с греческого, польского и французского, то кажется, что разговаривает сама с собой. В зал она смотрит изредка — случайно и непристально. Рассеянного, пустого, равнодушного взгляда у нее не бывает. Она смотрит в себя, погружается в себя и там — целый мир, суровый, печальный, окутанный красотой, с проблесками священного огня.

Благороден ее облик, благородна программа — ничего, чтобы поиграть с публикой и понравиться ей. Микс произведений современных композиторов на стихи Пушкина, Тютчева, Ахматовой, Мандельштама, Цветаевой, Пастернака, Блока, Лорки, Неруды — созвездие Великих светит Камбуровой. Они позволяют ей найти свою, нигде не позаимствованную интонацию. В ней нет легкости Никитина, лиризма Окуджавы, жизнелюбия и невесомости Митяева (который тоже поет "Мотылька" на слова Бродского). Она — другая; на нее, 40 лет поющую на сцене, нет моды; она исполняет то, что вне времени.

Елена Камбурова — певица сумерек. Она гасит освещение сцены и остается в полной темноте, за исключением какого-то далекого отблеска, скользнувшего по лицу, падающего на клавиши инструмента и стекающего вниз. Что-то ведьминское видится в этой женщине, которая, прикрыв глаза, отстранена от всех и вся, всегда гордая, всегда одинокая, всегда чужая. "Публичное одиночество" — так о ней пишут уже много лет, и в этом она не меняется.

Хотя Камбурова одержима идеей песенного театра, который создала и которым руководит, в драматическом или опереточном спектакле представить ее не могу — не та стихия. "Театр, о, эти фальшивые страсти!" — это ее личный приговор, с которым совпадают слова Юлиана Тувима. Блоковский "Балаганчик" Камбурова начинает дурашливым детским голоском и потом, меняя тембр, наращивает презрение к лицедейству. И вдруг — в поиске нового, что ли? — перемещается туда, ближе к реальности, к игре в роль, к грубоватому юморку быта, показывая три песни из спектакля Юлия Кима "Семь тетрадей учителя русской словесности". Примеряя чужие личины, надевает то фартучек, то шляпку, то темные очки — и не утрачивает какую-то часть себя в этой простоте и банальности. Но поклонники аплодируют и здесь тоже. Камбурова любима давно и навсегда, а у любимых все спорится.