Дело в том, что помню я его из самых своих "золотых денёчков" в свои счастливые двадцать три года. На Тираспольском слёте – в один из самых первых наших с Валерой Сергеевым "выездов", когда мы ещё вообще ничего не понимали в авторской песне, – и может, это-то и было здорово, поскольку пели всё подряд, лишь бы душа парила; сведущие в жанре Каденко и Лемыш, очень даже хорошие киевские авторы, объяснили нам, что Ланцберг "в авторитете". А буквально через несколько месяцев аналогичное безобразие происходило уже в столице Молдавии. Так вот, в Кишинёве после концерта ко мне подошёл Володя и сказал: "Слушай, тут какие-то двое ребят написали оч-чень даже хорошую песню, хочешь, спою?". Я сказал: "А как же!", сбегал за Сергеевым, и Ланцберг спел нам нашу песню "Земляничные поляны". "Да! – сказал он, – вот это песня, а всё остальное, ребята, можно спокойно не петь". Самое интересное, как я теперь понимаю, что мы не обиделись, а продолжали петь всё, что тогда писали. Ланцберг же на этом не успокоился, и когда мы приехали на Грушинку, "Земляничные поляны" в исполнении ансамбля из Краснодара получили не лауреатство, нет, но какой-то диплом.

Это была первая Грушинка, на которой организовали "Чайхану". Во главе сидели Сергей и Татьяна Никитины, гитара передавалась по кругу, и вдруг Ланцберг прервал какого-то "орла", который не туда залетел, ведь не было никаких ограничений ни по времени, ни по тематике, – и сказал Никитину: "Послушай этих ребят" и попросил нас с Валерой спеть "Графиню". На словах "моей души бизоньи стада" Володя встал и показал душу со стадами, то есть рванул майку на груди и зарычал. Единственное, с чем я теперь могу сравнить этот рык Ланцберга – это знаменитая сцена из "Неоконченной пьесы для механического пианино", когда Олег Табаков со своими "племянницами" изображали весенний рык марала. Потом Володя познакомил нас с Егоровым, Егоров повёл нас к покуривавшему трубочку ироничному Визбору, который одобрительно покивал и неожиданно спросил, умею ли я играть в футбол. Я сказал: "Да". И он медленно произнёс: "Завтра ты в защите". Это был матч. Сборная бардов (у нас были футболки с надписью "СССР") против сборной организаторов Грушинского, среди которых были довольно приличные игроки. Когда они легко забили гол, мы и наши болельщики поникли. Кому-то в команде пришло в голову запустить по флангу Визбора, и куйбышевцы расступились, влюблённо взирая на мэтра. Стало ясно, что гол он забьёт. И тут сам Визбор (с ним я и был в защите) понял, что это не совсем честно, и отдал мяч Володе Муравьёву, который и забил гол по всем правилам. Боевая ничья, и вся ночь у палатки Визбора! И новый отсчёт времени и песен.

Вот тут я впервые услышал Ланцберга...