(Памяти друга)

Случается, что люди попадают в историю. Собственно говоря – это дело нехитрое. Истории бывают, как известно, разные. Бывают и мировые. Реже люди попадают в легенды, ибо историю можно написать по заказу, но легенду – никогда. Много раз пытались, сочиняли разную чепуху про Лениных, Чапаевых, Лазо. Миллионы тратили, фильмы снимали, бюсты повсеместно расставляли – ничего не получилось. Легенды эти рассыпались на глазах, обращались в едкий анекдотец. Настоящая легенда – всегда вещь подлинная, как бы далека ни была она от формального течения жизни, от так называемых фактов.

Сколько уже было легенд о Высоцком, сколько еще будет.

Сам он писал по этому поводу:

Нет меня, я покинул Россию,

Мои девочки ходят в соплях,

Я теперь свои семечки сею

На чужих Елисейских полях.

Вякнул кто-то в трамвае на Пресне:

Нет его, умотал наконец,

Ну и пусть свои чуждые песни

Пишет там про Версальский дворец...

или:

Тот, с которым сидел в Магадане,

Мой дружок по гражданской войне

Говорит, что пишу ему: "Ваня,

Скучно, Ваня, давай, брат, ко мне".

Я как-то подумал – зря Володя отнекивается. Он действительно, день за днем, всю свою сознательную жизнь воевал, сидел в лагерях, уезжал из России, возвращался в нее. Только никогда, ни на секунду Россию не покидал.

В одну из легенд о Высоцком я попал в качестве случайного персонажа. Произошло это так. В 68 году я вдруг решил потребовать чего-то довольно бессмысленного и уж во всяком случае, никак невозможного: короче говоря, прогулялся с друзьями по Красной площади, держа в руках кусок материи со словами: "За вашу и нашу свободу". Гулял недолго, ибо решено было, что мне следует несколько прохладиться, и с этой целью за казенный счет отправили меня в Сибирь. На пересылке случайно оказался мой подельник в соседней камере, и я, срывая голос, устроил концерт по его заявке. Слова неслись по гулкому коридору, тюрьма затаила дыхание. Читал, конечно, и Высоцкого, все, что позволяла память. За что был вознагражден американскими наручниками и переведен в камеру особо опасных преступников. Весь этап я проехал в отдельном купе, и это обстоятельство позволяло конвоирам безбоязненно обращаться ко мне: "Спиши слова Высоцкого". За это меня не только по первому требованию выводили в туалет, подносили воду, но и передавали подарки от особо опасных – водку. Провезти водку по этапу – сложнее, чем протащить верблюда через игольное ушко. Но особо опасные выкидывали и почище фокусы, такие штуки откалывали, что даже свиту Воланда привели бы в недоумение...

Ну а потом –

Все закончилось, смолкнул стук колес,

Шпалы кончились, рельсов нет.

Эх бы взвыть сейчас, жалко нету слез,

Слезы кончились на земле...

.............................................................................

Что вы там пьете, мы почти не пьем,

Здесь только снег при солнечной погоде.

Ребята, напишите обо всем,

А то здесь ничего не происходит...

Ну что страшнее – только Страшный Суд...

Письмо мне будет уцелевшей нитью,

Его, быть может, мне не отдадут,

Но все равно, ребята, напишите.

...Писем, как правило, не отдают, и потому каждый новый этап встречают на зоне бесконечными расспросами. А этап – не только корабли ГУЛага, но и колыбель легенд, и, едва возникнув, легенды разбредаются по лагерям и ссылкам, то исчезая, то появляясь вновь, и пытаться остановить их так же нелепо, как изловить и зафрахтовать Летучего Голландца.

Почти в каждом этапе, приходившем на нашу Тюменскую зону, непременно находился кто-нибудь, кто безапелляционно заявлял: – Да, в Свердловске, помню, дело было. Везли этапом в отдельном купе какого-то чудака-поэта с нерусской фамилией, в американских наручниках, всю дорогу стихи читал. А в другом купе везли Высоцкого. Так менты Высоцкого до того уважали, что даже гитару на этапе не отняли...

Вновь прибывшему объясняли, что чудак-политик как раз на этой зоне. Вели знакомить и укоризненно качали головами: – Что ж ты нам, земляк, тюльку гонишь, мол, Высоцкий в Париже катает, когда он с тобой одним этапом шел. Чего ты темнишь, мы уж не продадим – скажи, на какой он командировке, мы ему через волю грев организуем...

И сколько я ни убеждал, что не сидит Высоцкий, блатные и неблатные только посмеивались – у вас там своя конспирация...

Никак я себе представить тогда не мог, что окажусь в Париже и встречусь там с Володей...

Каждую песню Высоцкого я по многу раз переживал, и особенно в эмиграции. Ждал новых... Ибо голос Высоцкого – это голос России.

И вот душная ночь на 25 июля...

На душе такая копоть,

Хоть к чертям неси,

Только слез давно не копят

На святой Руси.

БАЛЛАДА О ВЛАДИМИРЕ ВЫСОЦКОМ

"Порвалась дней связующая нить"

("Гамлет")

Огни, парижские огни,

молись по святцам!

Но дни, потерянные дни,

они мне снятся.

По европейским городам

мечусь под хмелем,

Но я живу не здесь, а там,

я в это верю.

Метель сибирская метет,

хрипит недели.

Какой там с родиной расчет –

мы дышим еле.

Кругом могилы без крестов –

одна поземка,

Как скрип, срывающий засов,

как дни в потемках.

Лишь ели стынут на ветру

да лижут лапы,

И никому не повернуть

назад этапы.

Под ветром эдаким крутись,

как сможешь,

Но позабудь и оглянись,

душа под кожей.

А сунут финку под ребро –

конец страданьям.

Давно в бега ушел Рембо –

избрал скитанья.

Он чем-то с кем-то торговал

в стране верблюдов,

И много дней так промотал,

поверив в чудо.

Он замолчал, он оборвал,

забросил песеи,

И я его не повстречал

на Красной Пресне.

А жаль... Мне правда очень жаль...

любитель шуток

Он разогнать бы смог печаль

на пару суток.

Нас время как-то не свело

в аккордах лестниц.

Пойдет душа моя на слом,

как дом в предместье.

Я уложусь в свою строку,

как в доски гроба,

И пусть венков не соберу –

я не был снобом.

Я по парижским кабакам

в огнях угарных,

Но нет Рембо, а значит там –

бездарность.

Я в прошлом путаюсь своем –

все сны – погоня,И для чего мы здесь живем –

я смутно помню.

Не смею словом покривить –

такая малость,

И дней связующая нить

поистрепалась.

Бредет душа по мутным снам

с неловкой ленью.

Играют Баха в Нотр-Дам

по воскресеньям.

Орган разносит гул токкат

за грань столетий,

Наотмашь бьет шальной закат

по крышам плетью.

А листья гаснут на ветру

в дожде осеннем,

И я ловлю их на лету –

ищу спасенья.

Пусть дни пропали – в снах своих

я к ним прикован.

И нет Высоцкого в живых –

он зарифмован.

Июль 1980 г.

Я все твержу – душа бы не иссякла,

Вся исковерканная в судоргах дорог...

Гадайте по созвездьям Зодиака!

И обивайте, дни свои оплакав,

Порог щербатый Млечного пути...

На карту все и душу в лоскуты.

Загадывайте ночи напролет! –

Паденье звезд удачи не несет...

Я ветренной Венеции поклонник,

Дивлюсь дворцов фасадам и дворам,

Но над душою призрак дней неволи,

Застывшие в молчаньи колокольни,

Иконы, обращенные в дрова.