Елена Антоновна была очень дружна с одной легендарной личностью – Фаиной Григорьевной Раневской. В своей книге Алексей Щеглов приводит дневниковую запись Раневской о певице: "Талантливая Елена Камбурова. Услыхала ее однажды по радио, и я туда писала о ней с восхищением. Ее преследуют за хороший вкус".

Излюбленный интерьер Елены Камбуровой – цветы и деревья, дома у нее целая оранжерея. А вот на природу ей выбраться почти не удается – вся жизнь проходит в бесконечных концертах и гастролях. И все-таки, приезжая в Красноярск, Камбурова старается всякий раз побывать в заповеднике "Столбы". Стоит ли говорить, что она всегда самый желанный гость у местных обитателей! Впервые Елена Камбурова попала сюда еще в начале 80-х. Много воды с тех пор утекло, ушли из жизни близкие друзья – художник Михаил Молибог и хозяйка "живого уголка" Елена Александровна Крутовская. Но, как и прежде, жарятся шашлыки в гостеприимной избушке и радушные столбисты готовы без устали водить любимую артистку по самым красивым уголкам заповедника.

– Со Столбами у меня связаны одни из самых сильных впечатлений в жизни. Я вообще люблю все то, что не есть стандарт. А здесь все нестандартно – все, изначально. И сам заповедник – явление природы невероятное. Но все же еще больше, чем сами Столбы, меня потрясли люди, которые бесстрашно, с огромным мастерством взбирались на них – и не просто взбирались, а показывали какие-то невообразимые трюки – цирк отдыхает! Я до сих пор помню, как Владимир Теплых и Людмила Зверева поднимались на Первый Столб – для меня это были абсолютно героические люди.

Елена Антоновна скромно умалчивает о том, как она сама когда-то совершила свое первое восхождение на красноярские скалы. Зато присутствовавшие при нашем разговоре бывалые столбисты с удовольствием делятся воспоминаниями – по их словам, артистка Вера Евушкина, приехавшая в тот раз в заповедник вместе с Еленой Антоновной, никак не могла поверить: "Да вы что, в самом деле решили Камбурову на Столб затащить?!"

Впрочем, для Елены Камбуровой память о своих первых посещениях Столбов дорога не только этим:

– У меня особое отношение к животным, а уж тем более к обездоленным. Всегда нижайше кланялась Елене Александровне Крутовской, которая организовала здесь живой уголок подранков, и очень переживала, когда на него были гонения. В новом зоопарке я, правда, еще не была, возможно, там сделали условия не хуже...

– Елена Антоновна, а ваша мечта о приюте для бездомных животных осуществилась?

– Если бы... В Москве с этим тоже сложности – все как и везде. Нам сейчас хотя бы открыть памятник погибшей собаке на станции метро "Менделеевская"! Там пять лет жил бездомный пес, его очень любили дети... А потом на глазах у всех, очень жестоко, его убила 18-летняя топ-модель. История вызвала огромную реакцию, о ней писали газеты. Очень многие актеры и художники поддержали идею увековечить память о собаке, ну а я стала председателем попечительского совета по этому памятнику – он будет называться "Сочувствие". На днях был концерт в нашем театре, сбор от которого пошел на памятник.

– Я слышала, в детстве вы мечтали стать укротительницей.

Смеется.

– Ну, когда это было! Хотя я сама училась в цирковом училище, правда на эстрадном отделении. И до сих пор цирк очень люблю – не все, но действительно качественную работу. Там много тружеников – пусть и не с очень громкими именами. И, знаете, цирковые как раз напоминают мне столбистов – они очень любят свою работу, им самим интересно делать настоящие трюки. Я всегда училась именно у артистов цирка, как надо работать. Там очень мало халтуры, мало подделок, потому что иначе у жонглера будут падать предметы, а акробат и сам расшибется, если будет недостаточно натренирован. У нас не так заметно, когда мы падаем, разбиваемся... У них все четко, рисунок точен. И это непередаваемое ощущение – выступать на манеже! Я единственный раз в жизни работала на такой площадке, это было еще в студенческие годы: мы подготовили спектакль по "Балаганчику" Гарсиа Лорки – я там играла роль донны Роситы, и он некоторое время шел на манеже цирка. А позже Леонид Енгибаров предложил мне сделать совместный проект, но этой идее не суждено было осуществиться.

У него было потрясающее качество – стопроцентная уверенность в себе. Он так изматывал себя в работе, настолько четко делал свои номера, что потом ему оставалось их только повторять. Когда я поступила, он был легендой нашего училища, работал в цирке. А позже, когда мы познакомились, Леня предложил мне сделать совместную программу: к тому времени уже с год шел его спектакль "Причуды клоуна" с участием драматической актрисы и музыкантов, и ему казалось, что мы с ним тоже сможем сделать что-то интересное. Мы встречались с ним последние двадцать дней его жизни, очень тесно общались, все обсуждали наш будущий проект, хотя, помню, я была совершенно к этому не готова. И я вот еще чему поражалась: люди в то лето 1972 года ходили еле живые, Москва была окружена горящим торфяным кольцом, в городе нечем было дышать. А Леня не поехал в отпуск, каждый день отправлялся в театр эстрады репетировать новые сольные номера и говорил, что он в потрясающей форме!.. Он ушел из жизни в 37 лет. Более того, он и сам говорил, что не проживет дольше...

Елена Антоновна была очень дружна еще с одной легендарной личностью – Фаиной Григорьевной Раневской. В своей книге Алексей Щеглов приводит дневниковую запись Раневской о певице: "Талантливая Елена Камбурова. Услыхала ее однажды по радио, и я туда писала о ней с восхищением. Ее преследуют за хороший вкус".

– Мы познакомились уже в последние годы ее жизни, она тогда играла в спектакле "Дальше – тишина". Помню, она очень переживала, что я езжу в Сибирь, с ужасом говорила: "Но там же очень холодно!" И подарила мне лисью горжетку, чтобы я не мерзла. Фаина Григорьевна вообще была невероятно щедрым человеком, любила делать подарки. Однажды она подарила мне платье из очень красивого материала, сочетание золота и серебра, мягкой тональности – не блестящее, а матового отлива. Когда-то это было платье Алисы Коонен, звезды Камерного театра, ей специально шили его для гастролей в Париже. Потом она подарила платье Раневской, но та почему-то никогда его не носила... Она чего только мне не дарила, но кое-что я ей все-таки возвращала потихоньку. Сейчас у меня хранятся три предмета последнего периода ее жизни – журнальный столик, тумба и тахта. Тахта была ей не по росту, очень неудобная, вся в выбоинах, но Фаина Григорьевна ни за что не соглашалась обменять ее на другую: это была память о ее учительнице Павле Леонтьевне Вульф. И для меня это тоже очень дорогая память.

– Раневская часто сожалела о несыгранных ролях. У вас есть повод для подобных сожалений?

– Ох, еще в большей степени, чем у Фаины Григорьевны!.. Просто невероятное количество всего, что пока так и не случилось. Не знаю, возможно, что-то еще случится. Но я предпочитаю об этом не говорить.

– Все же, как минимум, одну значительную идею вам удалось реализовать – я говорю о Театре музыки и поэзии...

– Да, хотя там тоже все складывается не так хорошо, как хотелось бы. Осенью прошлого года мы наконец-то вошли в помещение, там, правда, пока готов только один из двух залов – но мы решили не дожидаться окончания ремонта. Вот у вас здесь заповедник. А там тоже заповедник: заповедник слова, музыкальной интонации – не варварской, а нормальной человеческой речи, которая вынянчивала человечество на протяжении веков. Но от этого она совершенно не утратила свое качество, ценность. Равно как и любые стихи, которые могли быть написаны в 15–16 веке, – важно, что в них пульсирует энергия, любовь человека, его душевное напряжение.

– Елена Антоновна, откуда у вас такой интерес к театрализации?

– Все диктует сам репертуар. Если в песне есть исповедальность, то театр не нужен. Но приходят песни, в которых нельзя не использовать элементы театра, иначе они проиграют, потеряют ту выразительность, что в них заложена. Первой пробой стала "Баллада о смерти Ивана Грозного": там все время идет прямая речь, четыре разных персонажа – ее оказалось очень интересно разыграть. А потом появился большой спектакль "По страницам мюзиклов".

– Похоже, вы начали работать с мюзиклами, когда они еще не были настолько популярны у нас в стране...

– Думаю, что тогда даже само слово – "мюзикл" – не было у нас широко известно. Это было в конце 80-х – начале 90-х годов, и я шутила, что мюзикл подходит к границам России. Поначалу я заразилась песнями из спектакля "Человек из Ламанчи", Жак Брель для меня – это все. А потом появился "Оливер", еще два-три мюзикла, где я чувствовала органику, и так набралось довольно много номеров. Все же не могу сказать, что я в восторге от самого жанра. По сути это та же оперетта, но только с иными техническими возможностями, пение в микрофон предполагает другую манеру исполнения. Да, мюзикл легко воспринимается, это красочное зрелище, поэтому неудивительно, что он сейчас так популярен в России. Но сюжеты здесь незамысловатые, без особых тонкостей. Вот "Чикаго" – про что это? Учебное пособие для убийства? Принять это я никак не могу, как бы мастерски оно ни было сделано.

– Вы возвращаетесь к тем песням, с которых начинали?

– Да, а почему нет? Сейчас, после тридцатилетнего перерыва, вдруг захотелось спеть одну песню Микаэла Таривердиева на стихи Григория Поженяна – для меня не существует этого времени, понимаете? "Попрощаюсь, и в седло с порога" – мне интересно говорить о мальчике, который хотел, чтобы охотники с оленем дружили, меня сегодня это очень трогает. И в памяти моих первых зрителей те песни живы, они их помнят, любят – а кто-то не знает, для кого-то это будет открытием. Хотя, конечно же, что-то все время меняется, но ни имидж, ни сами песни – климат сохраняется одинаковый.

Что-то переиздается из старых записей. Недавно вышел диск моих самых ранних песен, его еще "Мелодия" издавала. Сейчас я записываю диск с песнями Ларисы Критской, пианистки и композитора, с которой я когда-то начинала работать.

– А новые записи к кинофильмам у вас есть?

– В последнее время я спела в трех фильмах, но названий сейчас не вспомню... Я запоминаю обычно лишь те песни, что мне самой нравятся – но это бывает нечасто. Песни к кинофильмам – это как часть моей жизни закадровой. Недавно издали двойной альбом таких песен, но туда вошло очень немногое. Всякие задачи бывают: последний фильм с Гундаревой, в котором она успела сняться до болезни, – просто совершенно никакой фильм, и мне там пришлось петь за нее в этакой интонации попсовой певицы. Вообще если говорить о том, что сегодня происходит в песне... По большому счету, это мусор – и иначе тут не скажешь. А самое ужасное, когда современные певцы исполняют шлягеры 30–70-х годов – у них нет ни понимания, ни интонации, это выхолощенное пение, лучше бы они вообще не брались за них! Но вы знаете, несмотря ни на что, я верю, что когда-нибудь в России начнется возрождение. У меня часто бывает ощущение, что я работаю на будущее. Сейчас у нас появился уютный зал, со временем, я надеюсь, мы там будем что-то снимать на видео. И по этим записям люди тоже смогут узнать, что в это время в России было и что-то другое, не только попса.

Дата публикации: 08.07.2003

Ранее публиковалось на сайте http://komok.ru/