(Заметки рок-отступника)

Если бы знать, что дело так обернется. Дневник надо было вести, записи какие-нибудь... А сейчас уже трудно проследить все подробности увлече¬ния, познания, разочарования. Как тускнели и рушились кумиры, как новые ценности вытесняли прежние...

Началось с того, что в восьмом классе я решил приобрести несколько пластинок. Правда, музыку любил всегда: еще из раннего детства помню, как целыми днями крутил старые пластинки и как сам распевал песни. Но здесь было уже другое. Интерес стал активным: я следил за новинками, собирал записи, сделался знатоком.

Сейчас, с высоты нынешнего опыта, такой интерес я бы назвал добровольно-подневольным. Припав к этому обильному источнику, стал от него же зависим. Диски, радио, телевидение, как поводыри слепого, вели меня по миру музыки. Открывая этот мир, они же надевали шоры.

Чтобы вырваться из этого круга, необходимо сильнодействующее средство.

Университет, май 1978 года. Неделя туристского похода. Семь вечеров у костра подарили мне открытие – ни много ни мало – целого песенного материка, настолько необычного, что у него нет даже удачного названия, зато много неудачных. Называют его: песня самодеятельная, бардовская, авторская, туристская, поэтическая и др.

Открытие состояло не только и не столько в том, что я узнал о существовании множества незнакомых мне песен. Окуджава, Сергей Никитин и, конечно же, Высоцкий были известны. В "Кругозоре" встречались песни-репортажи Визбора, Вахнюка, Якушевой. Но все это раньше не выделялось для меня из общего потока, называемого ЭСТРАДОЙ. Песня, она и есть песня, а какая еще может быть песня, кроме эстрадной – так я думал до мая 1978 года.

Главное было в открытии совершенно другого мира, не похожего на мир эстрады, в котором и судьба песен была иной, и относились к песне иначе, и песни были не такие.

Мне понравился этот мир.

Запомнился эпизод: общежитие, гитара. Кто-то предложил спеть песню, которую мы тогда очень любили. И вдруг последовало возражение, оно меня поразило: "Нет. Не будем затирать хорошую песню".

Слова эти крепко во мне засели. Казалось бы, нечаянно брошенная фраза, но она высветила такую пропасть между "эстрадой" и "нашими" песнями, что устоять сразу на двух ее берегах было уже невозможно. Это и неудивительно, ведь в ней отразилось самое значимое: отношения человека и песни.

Там: шлягер сменяет шлягер, но и ему жить недолго, и ты в плену у этого конвейера, а потому должен выбросить потертый коврик, поскольку уже есть новый.

Здесь: наши песни всегда с нами, их часто привозят друзья, да и мы сами находим их на жизненных дорогах, как друзей.

Там: старая песня – старье, хлам.

Здесь: "Почему мы поем у костров только самые старые песни..."

Там: отчуждение песни от человека.

Здесь: бережное, интимное отношение к песне...

Одна из самых привлекательных черт самодеятельной песни – то, что главное в ней сама песня. А в эстрадной разве не так? – спросите вы. Пожалуй, не совсем, а в свете последних веяний и совсем не так.

Слишком много на следующий день после выступления Аллы Пугачевой разговоров о ее прическе и чего там на ней надето было, слишком мы следим за эволюциями на сцене Валерия Леонтьева, чтобы еще уделять серьезное внимание тому, что они поют. Кажется, все средства брошены на то, чтобы отвлечь от песни: бегущие огни, дымы, кордебалет... Шик, блеск...

Упаковка затмевает саму песню.

И не только это. Песню заслоняют звезды.

Богом эстрады стал успех. Песне теперь отводят такое же место, как и сопровождающим ее дешевым эффектам: и то и другое служит успеху.

На песни ставят, как на беговых лошадей: "...после успеха "Малиновки" ансамбль сделал ставку на новую работу Э. Ханка — "Я у бабушки живу"..." ("Студенческий меридиан" № 8, 1984). "Верасы" могут откреститься от формулировок обозревателя, но нельзя не признать, что в них отражены реальности эстрады. И не о том ли песенка "Машины времени", разъясняющая нам, как важно выбрать себе коней?

Философия успеха лежит в основе карьеры Аллы Пугачевой. Уже и не вспоминают, что когда-то она пела Таривердиева, еще раньше – песни бардов. Но на этом Росинанте к успеху не доскачешь. Кони были сменены. Странно, однако, что, придя к развлекательности и облегченности, Пугачева все еще живет старыми представлениями о своем творчестве: "Ох, народ, ему зрелище попроще бы, а он опять ко мне идет" – это из новой программы, в которой много кордебалета и прочей дребедени, но, как видно, высокомерия и самомнения тоже хватает.

В творчестве Пугачевой песня терпит, может быть, самое жестокое поражение, без остатка растворяясь в бесконечном "я" этой звезды.

Многим покажется странным такой взгляд, но не надо забывать: это взгляд с точки зрения самодеятельной песни, где не существует культа звезд, где песня не прячется за дешевыми эффектами и даже не нуждается в красивом голосе и роскошном инструментарии. Словом, песня свободна от всего лишнего и необязательного, и потому она искренна и подлинна.

Именно подлинна, и настолько, что склоняешься и вовсе к радикальному тезису: современная эстрадная музыка, строго говоря, не является песней. Сказано резко, но ведь недаром на эстраде стало хорошим тоном употреблять вместо слова "песня" термин "композиция". Да и в быту мы записи, скажем, Йоалы и даже Антонова редко называем песнями: "Поставь музыку", "Выключи музыку", "Надоела эта музыка".

А попытайтесь назвать музыкой песни Окуджавы, Высоцкого или народную "Степь да степь кругом". Не правда ли, что-то мешает? Да, это не "композиции", не "музыка", а именно песни и ничто другое. Вот почему в настоящей песне главное – слово, смысл.

Это старый спор: что важнее в песне – музыка или слова. Сейчас часто признается их равенство, но признание это формальное, в духе примиренчества и уговаривания фактов. А самый главный факт, пожалуй, – это начало начал, народная песня. В ней слова всегда были на первом месте, во всяком случае, в тех песнях, которые пелись, а не танцевались.

Так же, как музыка в народной культуре была неразрывна с танцем, так и поэзия (включая и эпос) была в древности только поющейся. Песня была первой формой лирической поэзии.

Но потом произошла странная вещь. В народе песни слагали поэты, а в профессиональном искусстве исключительные права на песню получили композиторы. Традиция же поэтической песни, столь многообещающе начатая в средние века бардами, менестрелями, миннезингерами, вагантами, была прервана. Поэтому, когда в середине XX века в разных странах вдруг объявились поэты с гитарами, к ним поначалу не знали даже как относиться.

Да и сейчас на вопрос, кто сочиняет песни, ответ готов: композитор. Поэт, точнее, текстовик, больше в качестве подручного. Такое стало привычным, но к чему это привело?

Какая главная проблема эстрадной песни? Тексты, тексты, тексты. В последнее время еще и мелодия. То есть налицо недостаточность по главным составляющим песни. О ритме и громкости в таком аспекте не говорят: этого в избытке.

Тогда в самодеятельной песне, вероятно, обсуждается недостаток музыки? Представьте себе, нет. Там главный предмет обсуждения, пожалуй, – сохранение традиций жанра. Скромность, даже банальность, вторичность мелодии – не слишком большой грех. Хуже, если за музыкальными вензелями и инструментальной цветистостью теряются стихи (в чем упрекают, например, А. Дольского).

На эстраде стало модным писать песни на стихи больших поэтов. Но, увы, это оборачивается настоящим бедствием. Какое уж счастье в массовом опошлении поэзии, в низведении ее до уровня шлягера. Сам помню, как "дергались" мы на дискотеке под сонет № 90 Шекспира – Пугачевой.

На этом фоне уже милым пустяком выглядит правка текста (того же сонета или стихов Мандельштама)...

Коль зашла речь о стихах в песне, нельзя обойти "Машину времени", которую считают "текстовой" группой. Порой даже находят истоки текстов Макаревича у... Окуджавы.

Удача "Машины" состояла в обретении своего, отличного от прочей эстрады круга тем, образов, языка. Это понятно. Труднее понять другое: каким образом связать мнение об искренности песен "Машины времени" с неким позерством, проявляющимся в поведении на сцене, костюмах — вообще в сценическом образе? Хотя, может быть, я ошибаюсь, связывая искренность с цельностью позиции.

Кстати, о позиции. Когда я еще симпатизировал "Машине времени", меня смущали некоторые нотки. Потом понял, что "новые" образы и темы этой группы – нередко лишь перепевание западных мотивов и настроений. Герой Макаревича – часто человек в отчужденном, враждебном мире. Впрочем, готов согласиться, что это не было главным. Хуже получилось потом, когда это неглавное пышно расцвело у представителей так называемого "независимого рока", явившихся не без примера и влияния "Машины времени". Это – "При¬мус", "Зоопарк", "Урфин Джюс" и т. п.

Есть такая игра – в ассоциации. Поиграем немного.

С чем ассоциируется рок? Дискотека, диски, телешоу, фирма, бар... Самодеятельная песня? Дружеский круг, костер, поход, стройотряд, экспедиция, БАМ...

Разные планеты. На одной – духовное потребительство, жажда развлечений. На другой – неуспокоенность души и жажда дела.

БАМ упомянут не случайно. Не кто иной, как известный автор текстов эстрадных песен И. Резник, написал такие строки:

Да, бамовцы о БАМе не поют:

У них репертуар довольно старый.

Про дым костра, что создает уют,

Поют ребята под свои гитары.

Бамовцы свой репертуар привезли с собой, и наверняка не случайно на БАМе оказались те ребята, учителями жизни которых были эти песни.

А бамовцы о БАМе запели. Свои песни, на своих, ставших знаменитыми, фестивалях гитарной песни.

Не знаю, может быть, я и сгоряча выношу моральный приговор тому или иному явлению культуры. Жесткой предопределенности все же нет: и там есть прогрессивное, и здесь имеется шелуха и пена...

"Наши" песни поют туристы, альпинисты, разный экспедиционный люд, значительная и, смею полагать, лучшая часть студенчества и интеллигенции. Поют их в подростковых и молодежных клубах общественно-патриотического направления вроде тюменских "Дзержинца" и "Борея". Поют в театральном ансамбле "Люди и куклы".

Наконец, есть организованное движение самодеятельной песни с замечательными традициями и незабываемыми фестивалями. Есть песни, ставшие программными для этого движения ("Хочется жить" А. Круппа, "Атланты" А. Городницкого, "Поднявший меч на наш союз..." Б. Окуджавы, "Изгиб гитары желтой..." В. Митяева и еще много других).

Эта субкультура более определенна, более сплоченна, но... в принципе малоизвестна. Рок-культура, скажем, более аморфна, не отягощена конструктивной идеей, но распространена массово и даже претендует на некую всеобщность.

Чтобы уяснить, куда все эти дела могут завести, давайте рассмотрим крайние проявления. Речь о... "фанатах".

С мнением "рок-фанатов" мы знакомы по нередкому их цитированию. Фанат от самодеятельной песни как минимум с уважением относится к классической музыке. А такой интерес к народной песне, романсу надо еще поискать – ведь корни самодеятельной песни тянутся к ним.

Это и на фанатизм-то не похоже: наш фанат вовсе не противостоит истинной культуре.

Тому, кого однажды захватили искренние, но немудреные туристские песни, будет не так трудно подняться до высокой поэзии и настоящей гражданственности. Для этого ему не надо преодолевать культурный барьер – настолько разнообразна и в то же время едина самодеятельная песня. Человек, принявший ее, чужд ограниченности и предпочитает вечные ценности.

В отличие от него человек рок-культуры живет эфемерной, преходящей модой. Он ошибается, думая, что будущее принадлежит ему. "Новая волна" станет старой, и кто-то сменит его в этом фанатизме. Он же или изменится, или останется прежним, еще более нелепым в своем упрямстве. А измениться будет нелегко: у дискотеки железная хватка и яркие огни.

Да, хочется сообщить еще одно из названий самодеятельной песни. Правда, оно уже устарело и вышло из употребления, но в этом-то и драматизм!

Песня называлась – студенческой, и было это еще в 60-х годах. И даже в начале 70-х. А в 50-х она вообще была только студенческой. Именно там ее историки обнаруживают исток этого большого течения. Тогда, например, в стенах МГПИ имени В. И. Ленина песни, по преданию, писали все, и среди них – Ю. Визбор, Ю. Ким, А. Якушева. И в других вузах происходило похожее.

Традиции вагантов с их "Гаудеамусом" и передового российского студенчества прошлого века нашли в то время блестящее продолжение.

Благословенные годы, "золотой век" самодеятельности! Тогда считалось хорошим делом заряжаться энергией, задором, энтузиазмом и другими замечательными идеями.

Теперь говорят: нужна разрядка – пожалте на дискотеку! Разрядились. И – что осталось?!

Понимаю, что заметки мои несколько обрывочны и не бесспорны... Зато искренние. Так как все, о чем я говорил, меня очень волнует.

Александр Речкалов

Фото Ю. Лунькова