Одной из сравнительно новых методик анализа поэтического идиостиля является описание образной системы автора посредством рассмотрения парадигм образов, или ПО (термин Н.В. Павлович), каждая из которых представляет собой некую обобщенную модель, реализующуюся в конкретных образах.

В поэтическом мегатексте (понимаемом как совокупность всех поэтических произведений) известного российского поэта, классика авторской песни Александра Городницкого нами выявлена система ПО, анализ которой позволяет сделать рад выводов относительно особенностей картины мира автора, некоторые из этих выводов представлены в нашей монографии "Картина образного мира Александра Городницкого" [2].

Одним из ключевых в поэзии Городницкого является образ огня, к которому поэт обращается на всем протяжении творческого пути. Огненная стихия проявляет себя практически везде – на поверхности и в недрах Земли, в пространстве воздушном и водном. В процесс горения у поэта вовлекаются разнообразные объекты природного и человеческого мира: лист, облако, город, душа и т. д. Соответствующая лексическая группа включает ряд неоднократно повторяющихся существительных, прилагательных, глаголов и их форм, выступающих как в прямом, так и в переносном значениях: огонь, пламя, пожар, зарево, костер; огненный, горящий, сожженный, обугленный, пылающий; гореть, пылать, вспыхивать, полыхать и др.

Посредством огня зачастую характеризуется космический мир, прежде всего солнце. Наибольшая смысловая и художественная нагрузка ложится на образ заходящего светила. Упоминания о вечернем солнце практически всегда сопровождаются у поэта размышлениями, и именно созерцание заката нередко является отправной точкой раздумий героя ("Реквием Брамса", "Времена года", "Закат", "Амурские волны" и др.). Закат – это пламя, а чаще зарево, вызывающее ассоциации с пожаром. Огонь оказывается принадлежащим и стихии воды, которую озаряют "чаек слепящие вспышки", где "вспыхивает бакен" и "огонь мерцает в море".

Земные проявления огня имеют разный масштаб и значимость. Поэтом неоднократно изображается разгул огненной стихии. В текстах встречается развернутые, занимающие значительную область пространства стихотворения картины пожара, описанные автором-очевидцем ("Я в юности раз заблудился в горящей тайге"), "Баллада о спасенной тюрьме" и др.). Пожар может быть и нарисованным (на живописном полотне), и возникшим перед мысленным взором героя, размышляющего о народных бунтах былых веков. Охваченные пожаром объекты, как правило, значительны по масштабам. Поглощенными огнем – как земным, так и небесным, закатным – оказываются и крупные строения, и города, а иногда – страна или цивилизация. Представление о гибели человечества в огне всемирной катастрофы отражено, например, в стихотворении "Вестиментиферы": "И в час, когда вспыхнет пожаром Земная недолгая плоть, И ядерным смертным ударом Людей покарает Господь, И солнце погаснет, и реки Покроются пепельным льдом, Они (обитатели глубин. – Е.К.) лишь освоят навеки В наследство доставшийся дом".

Картина пожара оставляет сильное впечатление и оживает в памяти даже спустя годы – то в "ночном неожиданном бреду", то в связи с раздумьями о прошлом и будущем – а будущее нередко оказывается своеобразным отражением прошлого. Например, поведение заключенных, которые, не помышляя о побеге, отстояли от огня тюрьму, вспоминается герою "Баллады о спасенной тюрьме" в ситуации спора "о будущих веках".

Один из излюбленных образов авторской песни – костер – появляется в текстах эпизодически и почти всегда вне традиционной ситуации сбора друзей. Объединяющую функцию выполняет огонь не костра, а домашнего очага ("Английская песенка", "Волчья песня" и др.). Вместе с тем костер и домашний очаг во многом близки, связанные с ним ассоциации однонаправлены. Например, покинутая стоянка, "Где остались грязи сырые пятна На месте живого когда-то костра" ("Старые стоянки") вызывает у героя те же чувства, что и разоренный дом. Огонь очага и костра манит к себе: озябший путник стремится "на свет своего очага" ("Волчья песня") костры, зажженные женщинами, привлекают плывущих по океану ("Бухта Наталья").

Огонь может быть представлен и несколько абстрактно – без пояснений, что это за огонь, каков его источник, например: "Надо мной чужие песни И чужой горит огонь" ("На Бермудских островах"); "Хребты домов темнели смутно, Огонь то вспыхивал, то гас" ("Мы шли по городу под утро..."); "В пространстве ледяном Огонь мерцает в море" ("Остров Маккуори").

В качестве субъекта сопоставления (или левого элемента ПО) огонь входит в состав ПО огонь – существо, огонь – свет, огонь – растение, огонь – ткань, огонь – предмет.

Наиболее представительна ПО огонь – существо (более половины реализаций ПО). Огонь как существо способен жить и умирать, питаться, видеть, петь, говорить: "В подвалах черных Поет прерывисто огонь"; "И, как всегда, болот огонь зеленый Мне говорит, что путь открыт"; "Жадный пожар пожирает город"; "И блокадное зарево с верхних глядит этажей". Наиболее типичное движение огня – танец, пляска. Образ пляшущего пламени появляется при обращении автора к драматическим моментам русской и мировой истории – например, к периоду Смуты, когда "в огне не сыщешь броду", народным волнениям, сопровождающимся разрушениями и пожарами. Так, во "Взятии Бастилии" и "Восемнадцатом веке" пляшущий огонь не только атрибут народного бунта, но и его символ: "Танцует пламя дымное над крышей, Колпак фригийский набок заломив"; "С пальбой и визгом конница несется, И красные танцуют петухи". Сходный смысл имеет и образ пожара-знамени: "Попутны нам любые ветры, Пока над вымершим Кале Конвента знаменем трехцветным Пылает зарево во мгле". Кроме того, танец пламени, в котором гибнет человек и его материальный мир, есть проявление божьего гнева, выражение торжества смерти, преодолевающей как пространственные, так и временные границы, разрушающей материальные и духовные ценности. В стихотворении "Камиль Коро" "пляска темного огня" не только царит на развалинах библейского Содома, уничтожая там все живое, на и вторгается в сны современного человека, живущего в предчувствием катастрофы: "Обгорят у лавров кроны, В реках выкипит вода, – Нет гражданской обороны От Господнего суда". Танец огня сохраняет некоторую агрессивность даже в такой сугубо мирной ситуации, как празднование "в придорожном кабачке" Нового года ("Английская песенка"). Поведение огня, который "по связке дров пустился в пляс", находится в соответствии с особенностями описываемой ситуации, характером ее участников ("Мой нос багров, я пить здоров"), спецификой музыки и песен ("бубна рев", "изломан песней рот").

Сравнительно небольшим количеством реализаций представлены ПО огонь – огонь, огонь – свет, огонь – растение, огонь – ткань, огонь – предмет, например: "На склонах во мхах, как огни маяков, Костры задымятся"("Бухта Наталья"); "Я помню год. Горят под облаками Пожары продолжительней костров" "Новая Голландия"); "Сгибались стволы (в пламени пожара. – Е.К.), словно в вольтовой жаркой дуге" ("Я в юности раз заблудился в горящей тайге..."); "Цветок распускается алый Под черным кипящим котлом" ("Волчья песня"); "Гляди приятель, зорко, Чтоб колыхаться смог Под газовой конфоркой Сиреневый цветок" ("Окна"); "Нам теплое нужно жилище, Одетое светом огня" ("Волчья песня"); "Конвента знаменем трехцветным Пылает зарево во мгле" ("Лейтенант С.").

Основой для сопоставления огня с объектами одушевленного и неодушевленного мира служит главным образом его цвет и особенности движения. В цветовой картине мира А. Городницкого важное место уделено "огненному" цвету, окрашенными в который изображаются реалии и земного, и водного, и воздушного пространства. Танец пламени является одной из составляющих кинетической картины мира поэта, в которой именно танец предстает универсальной, характерной для разнообразных объектов мироздания формой движения.

Огонь у поэта может приобретать свойства, изначально ему не присущие: вкус, запах, звук. Так, герой ощущает "едкую горечь таежного злого пожара", чурек "сладко пахнет огнем", а среди впечатлений Бухары есть "звон огня и металла". Отраженную в подобных метафорах нерасчлененность восприятия внешних воздействий А.Н. Веселовский связывает с особенностями архаического сознания, с его "физиологической неразборчивостью" [1, с. 88]. Следует, однако, отметить, что такой синкретизм – явление не столько "пережиточное", сколько универсальное. "По-видимому, в скрещивании ощущений, – пишет Г.Н. Скляревская, – можно видеть интуитивное стремление разума воспринять мир не дискретно, как это делает наука, а синтетически, в его единстве, текучести, в связанности и взаимозависимости его элементов, с учетом бесчисленных аналогий и тождеств" [3, с. 57].

В реализациях ПО являют себя два типа огня, восходящие к двойственной мифологической символике образа. Наиболее заметен образ огня – существа, отличающегося активностью, представленный прежде всего пожаром, уподобленным хищному, агрессивному существу. Его свойства отражены в определениях "яростный", "злой", "ревущий", "жадный", а действия обозначены глаголами "пожирает", "глодает" и под.

Образ укрощенного, служащего человеку огня представлен реализациями ПО огонь – растение, огонь – ткань и огонь – свет. Для человека притягательны огонь очага и костра. Упоминания об уюте у Городницкого часто сопровождаются словом "теплый" (о еде, питье, человеческой коже); одновременно появляется и образ чего-либо связанного с тканью. В доме, "Где теплые женские руки Тебе застилают постель", огонь тоже тепел и родствен ткани: "Нам теплое нужно жилище, Одетое светом огня".

ПО огня представляют один из фрагментов картины образного мира, которую можно представить как сложную, иерархически структурированную систему. Количество парадигм образов в творчестве того или иного автора, их тематическая группировка, определение их частотности и развернутости дают исследователю возможность составить представление о степени образности языка мастера слова, о характерных чертах его образного мира, о важнейших темах его творчества, ключевых образах и т. д.

Литература

1. Веселовский, А.Н. Историческая поэтика [Текст] / А.Н. Веселовский. – Л., 1940.

2. Купчик, Е.В. Картина образного мира Александра Городницкого [Текст] / Е.В. Купчик. – Тюмень, 2006.

3. Скляревская, Г.Н. Метафора в системе языка [Текст] / Г.Н. Скляревская. – СПб, 2004.