Щекой касаясь тетивы

Услышишь самый первый звук...

И. Салчак

В детстве я любил радио и не любил телевидения. По радио я был готов часами слушать все напропалую: от "Пионерской зорьки" до длинных радиоспектаклей с неизменным перечнем "народных" и "заслуженных" в конце. А перед телевизором очень скоро ловил себя на том, что на самом деле разглядываю красивые ручки из черной пластмассы. Независимо от содержания передачи. Ибо, что бы ни происходило там, в телевизоре, это происходило ТОЛЬКО ТАМ, а не ЗДЕСЬ, и никак меня не касалось. Это был их – телевизионный – праздник. Все места были заняты. На словах, соучастие приветствовалось, но никто не позаботился сохранить для меня немного свободного пространства. В "радиомире" же я чувствовал себя привольно, свободно импровизируя то, чего не мог увидеть.

Позже я понял, что, скорее всего, это было неосознанной реакцией на два полярных подхода в искусстве. Согласно первому, творение самодостаточно и не предполагает – да и не допускает – участия посторонних. Оно тщательно продумано художником от начала до конца. Оно выверено до последнего штриха, ноты или слова. Все, что художник хотел сказать, он уже сказал. Качество произведения определяется степенью его СО-ВЕРШЕНСТВА, то есть, завершенности. Это и есть, условно говоря, "телевизионный" взгляд на мир.

Согласно другой точке зрения, творение не может быть закончено никогда, ибо завершенность означает гибель. Истинное действо разворачивается только в воображении конкретного зрителя, содержание произведения искусства всегда многовариантно, как "Сад расходящихся тропок" Борхеса. И задача художника заключается в создании пространства и времени для этой потрясающей игры. Вот что предлагает нам "радио", и что напрочь отсутствует в "телевидении". В чем-то это напоминает традиции японской живописи, где на картине всегда присутствует Ничем-Не-Занятое-Пространство и Приглашение Войти, ради чего, в сущности, и затевается все остальное.

Именно эта – "азиатская" — идея пронизывает песни Николая Якимова. Он исполняет свою музыку артистично, прекрасно владея всеми секретами воздействия на зрителя, — но это умеют многие. Он создает свои песни тщательно и профессионально – но и это не такая уж редкость. Уникальным является, на мой взгляд, его дар самоограничения, добровольного отказа от заполнения собой всего песенного пространства ради нашего с вами участия в творческом акте.

Его песни и композиции всегда оставляют ощущение некоторой незаконченности. Как будто перед нами не окончательная версия, а очень талантливый черновик. Например, если он вводит в композиции. Флейту, то это и не флейта вовсе, а скорее, абстрактный образ флейты. Несколько штрихов, никаких деталей. – Смотрите, здесь должна быть флейта, — словно говорит он, — остальное сыграйте сами. И самое удивительное – мы играем! У нас получается!

Такое впечатление, будто его интересует не сам звук, а его первичный прообраз, архетип. Так, возможно, древний Охотник ударял по куску дерева или трогал туго натянутую тетиву лука, удивляясь рождению нового голоса, пристально следя за его жизнью и смертью. Эти песни затягивают вас внутрь, часто вопреки вашему желанию. Им невозможно сопротивляться. Мне кажется, нечто подобное имели в виду древние греки, рассказывая о песнях сирен.

В условиях столь характерной для конца века раздробленности наших персональных представлений и переживаний, картина мира песен Николая Якимова удивительно целостна:

Не везде, как на небе сладко,

Жаль, что редко приходит догадка,

Что совсем не напрасно

Звезды светят так ясно

Для тебя на ночных небесах.

(К. И. Галчинский)

Множество песен написано им на стихи поэтов "серебряного века". В этом не было бы ничего необычного – это пласт русской культуры никогда не был обойден вниманием создателей авторской песни – если бы не одно обстоятельство. Якимов, кажется, единственный, кто относится к этому явлению абсолютно без пиетета и разговаривает со славной плеядой на равных. Когда он поет на стихи Н. Гумилева:

Мы рубили лес, мы копали рвы,

Вечерами к нам подходили львы.

это "мы" звучит так, что кажется, будто он и вправду сам участвовал в африканском походе "певца русской экзотики", как назвали однажды поэта поборники партийности в культуре. Беда в том, что почти все попытки спеть стихи Гумилёва оборачивались по сути невольной декларацией все того же тезиса. Была, как правило, экзотика, был надрыв, а больше ничего не было. В интерпретациях Якимова нет ни надрыва, ни экзотики. В них пульсируют живые голоса поэтов – наших современников и собеседников.

И ещё. Широко распространено мнение, будто одним из главных свойств (и достоинств!) жанра авторской песни является так называемое "бережное отношение к поэтическому слову" — по сути признание приоритета поэзии перед музыкой. На практике это выражается в создании более или менее талантливых иллюстраций к стихам.

Якимову чужд такой подход. Для него поэт всего лишь соавтор – в лучшем случае равноправный, а иногда и ведомый. Список поэтов, на стихи которых он пишет песни, настолько поражает эклектикой, почти случайностью, что иногда даже появляется подозрение в циничном использовании поэтического материала. И. Бродский, Н. Гумилев, Л. Губанов, Б. Окуджава, А. Яржомбек, У. Шекспир, Н. Олейников, К. И. Галчинский, А. Пушкин, И. Салчак, А. Блок, А. Дементьев, М. Цветаева, Ф. Вийон, В. Набоков, Е. Шварц, С. Есенин, А. Вознесенский, А. Ахматова, В. Солоухин, И. Анненский... Чего не хватает в этом списке? – Правильно, телефонной книги. Той самой меерхольдовской телефонной книги, по которой тоже вполне возможно поставить гениальный спектакль. В некоторых работах Якимова музыка даже вступает в противоречие с текстом, ломает и подавляет его, что изначально недопустимо в традиционной авторской песне. Но победителей, как известно, не судят, а результат в искусстве оправдывает всё.

В жизни каждой творческой личности наступает пора, когда хочется видеть себя в кругу единомышленников. Там, где создаются объединения и союзы, выпускаются манифесты, рождаются новые концепции и школы. Он не прибился ни к кому, ибо не желал вписываться в готовые рамки. Его отвергли рокеры и джазисты, поборники чистоты жанра в авторской песне тоже смотрели с подозрением: вроде и похож на нашего, с бородой и с гитарой, а все-таки что-то не то!

Единственным местом, где его приняли за своего, был Театр. Сначала Челябинский областной театр кукол, потом Ленинградский театр кукол-марионеток, где он заведовал музыкальной частью. Позже работал музыкальным руководителем Международной мастерской театра синтеза и анимации "Интерстудио". Занимался музыкальным оформлением спектаклей, аранжировкой, иногда играл в спектаклях.

Но главным остались песни. Не расставаясь с гитарой, он непрерывно экспериментирует с дуэтами и ансамблями, с классическими, фольклорными и электронными инструментами, пользуется экзотическими музыкальными приспособлениями – вроде колокольчиков на пальцах или индийского рожка, записывает диски. И все-таки создает свою школу. В 1993 году возник творческий союз "АЗиЯ", куда входят его единомышленники и друзья, авторы чудесных песен Александр Деревягин, Татьяна Алешина и Елена Фролова. (Елена Фролова с успехом выступала в Израиле весной 1999 года).

Этой осенью Николай Якимов впервые приедет в Израиль на традиционный фестиваль авторской песни "Дуговка", который проходит на берегу Кинерета. После фестиваля планируется серия встреч с любителями авторской песни по всей стране. И мне остается искренне посочувствовать тем, кто этого не услышит. Поэтому, приходите!

М. Басин