"АЗИЯ": Николай Якимов.

Еще до создания в среде авторской песни Творческого Союза "АЗИЯ" имя Николая Якимова для многих было на слуху. Дело здесь не в популярности, а в необычности. Необычность не столько в выборе высокой поэзии и прекрасном владении гитарой, сколько в самой подаче песни, как бы возвращающей нас к истокам ее возникновения: к слову, к звуку, к крику. к шепоту.

Поиск утраченного не имеет торных путей, посему восприятие подобных экспериментов в традиционно-единодушной атмосфере КСП-эшного зрителя было откровенно негативным, ибо отнимало спокойствие размеренного раздумья под гитару, особенно возмущая выступавших за так называемую "чистоту жанра". Не думаю, что Коля смог бы вписаться в среду какого-либо "чистого" жанра — будь то рок, джаз, волк.

Яркая творческая личность, как правило, создает свою атмосферу и свои круг слушателей, но на это нужны годы. И тогда единственным местом, где Коля смог прижиться и узакониться, стал театр. И это неудивительно. Ведь именно театр со временем дал Якимову то, что теперь в бардовской среде именуется "якимовщина". Человеку, раз слышавшему Колю — понятно, о чем речь. Нет, это не "ежовщина" и не "дедовщина", но это действительно что-то крайнее для авторской песни. И именно ему, в связи с этой крайностью и труднопринимаемостью, пришла в голову идея создания Творческого Союза "АЗИЯ".

Николай Якимов: "Мы хотели как-то обозначить то, чем занимались, потому что оказались своими среди чужих и чужими среди своих. На авторской песне мы выросли (мы с Сашей Деревягиным — в Челябинске, Лена Фролова — в Риге), много ездили по фестивалям. Но как-то так получилось, что все равно оказались в стороне. Мне говорили, что я беру сложную поэзию и сложно играю на гитаре. Я брал ту поэзию, которая мне нравилась, где можно было бы найти некую драматургию, чтобы в музыке отойти от общепринятого "куплет-припев". Потом появился театр, который помог мне расширить свой кругозор — музыкальный, поэтический. А когда в Москве возник "Первый круг" (объединение авторов-исполнителей), у меня было желание войти в их состав, потому что творчество тех авторов, которые туда входили, было мне интересным и близким. Но оказалось, что и сюда мы (я и Саша Деревягин) не подходим. Когда я, наконец, понял, что мы ни тут ни там — пришла мысль как-то определиться в пространстве и назваться не просто Якимов и Деревягин, а каким-то творческим союзом. Потом вспомнилась Лена Фролова, которая тоже везде выбивалась (не подходила ни к одному объединению из занимавшихся песней), но подходила к нам. А чуть позже я познакомился с Таней Алешиной, правда, не как с автором песен, а как с театральным композитором, но потом оказалось, она тоже пишет песни, да такие, которые смогли нас всех удивить. Таким образом, Таня оказалась своя среди чужих, ранее абсолютно никак не соприкасаясь с движением авторской песни. Так что стили у нас могут быть разными, но темы (о чем!), творческие устремления (как!) и среда обитания — схожи, т. е. несмотря на разность быта — одинаковость бытия. А главное, что все мы друг другу очень симпатичны. И еще, все четверо связаны с театром. Саша — зав. муз. челябинского "Манекена", Таня — зав. муз. питерских "Марионеток", Лена работает в Театре Музыки и Поэзии п/р Е. Камбуровой, я — зав. муз. театра со сложным названием "Международная мастерская театра, синтеза и анимации "Интерстудио".

Елена Фролова: А что это за театр?

Н. Я.: Да, в общем-то, это не театр, это мастерская. Мы не занимаемся уже известными вещами, мы исследуем вещи, которые до нас никто не знал. Нащупываем для себя какие-то новые, интересные пути "жития" в театре. В этом театре я всегда прыгаю выше своей головы, занимаясь оформлением спектакля. Это бывает так сложно, но очень интересно. Но иногда наступают моменты, когда мне хочется заниматься только песней. А вообще-то я стараюсь, чтобы в моей жизни было (как у Рериха) три круга в одном. Один — "АЗИЯ", другой — театр, а третий — мое существование в мире без театра и без "АЗИИ". Мне кажется, что в жизни человека должно быть место всему: мистике (именно такое место занимает в моей жизни песня), реализму (исполнение правил жизни, чтобы не быть выброшенным из нее, поэтому иногда я даже с удовольствием исполняю роль социального человека), игре (это для меня театр). Но мистическое я отделяю от религиозного (которое тоже должно быть в человеке). Когда я крестился в 33 года, то размытое присутствие Бога, которое было во мне всегда, определилось, и это мне помогло тогда. А мистическое в песне заключается в том, что часто со мною в жизни случается то, о чем я уже спел. Иначе, как мистикой, я это объяснить не могу.

Елена Фролова: А можно ли поточнее определить песню, в которой ты существуешь?

Н. Я.: Это Современная Камерная Авторская Песня. Камерная, потому что она, в принципе, не подразумевает массового слушателя и творчески живет не по законам массового искусства. Камерность — это необязательно: 10 человек в зале при свечах, может быть, и тысячная аудитория, но которая сидит, как 10 человек при свечах — как один. Современная, потому что язык у нас (и поэтический, и музыкальный) современный, и еще, может быть, потому что жанр не традиционный. Потому что "барды" в истории были певцами, особо приближенными ко Двору, воспевавшими события в государстве. Поэтому мы скорее относимся к друидской песне. Друиды воспевали вечное, священное, их не трогали изменчивые события истории.

"Преходя из Южной Европы в Центральную, мы сталкиваемся с великим богом дуба и грома у варварских народов арийской расы, которые жили в обширных дремучих лесах. Так, у кельтов Галлии друиды, считали более всего священной омелу и дуб, на котором она произрастает... Специалисты считают, что само слово "друиды" означает "люди дуба".

(Джейм Джордж Фрэзэр "Золотая ветвь")

Материал на http://www.bards.de/archive/yakimov/froloyakim.htm прислан Маргаритой Кабаковой (kabakov@golos.de)