"Вечером 12 июня в парижском госпитале на 74-м году жизни скончался выдающийся русский писатель, поэт и бард Булат Шалвович Окуджава", — из сообщений информационных агентств.

"Я впервые встретился с Булатом Шалвовичем весной этого года, 20 марта, в Москве. Я хорошо помню дату еще потому, что в этот день Омский театр показывал в столице оперетту Дунаевского "Белая акация", и я опоздал на спектакль. Впервые в жизни я опоздал на Дунаевского!

Мне очень хотелось вручить Булату Шалвовичу нашу пластинку \"Кирпичики\". На пластинке в исполнении Андрея Корчевского записана его песня "Из окон корочкой несет поджаристой...", которая как бы завершает нашу маленькую антологию русской городской бытовой лирики за сто лет; в композиции пластинки песенка Окуджавы имеет очень большое значение.

Откровенно говоря, я вначале опасался ему звонить, потому что знаю, что многие авторы болезненно реагируют на использование их вещей без их согласия. Они сразу начинают спрашивать: по какому праву? где отчисления? Тем более, что мне лично было известно, что Окуджава, пусть в шуточной форме, но иногда жаловался на то, что ему не платят гонорары. Но мы-то все эту пластинку делали бесплатно. За работу нам просто вручили диски, больше ничего.

Но когда я с ним созвонился, то сразу понял, что ошибся, к своему великому счастью. Он очень доброжелательно отозвался на мое сообщение, стал подробно расспрашивать: кто я, откуда. Потом зашел разговор о том, как бы нам встретиться; в этот день он себя плохо чувствовал. На следующий день: "Опять я себя плохо чувствую, мне неудобно перед вами предстать в таком виде". И наконец в третий раз позвонив ему, я сказал: "Булат Шалвович, пожалуйста, не беспокойтесь, можете даже не выходить. Я передам пластинку кому-то из домашних и оставлю свои координаты. Больше ничего не нужно. Мне просто хочется, чтобы вы оценили нашу работу". Он говорит: "Хорошо. Тогда я назначаю вам в шесть часов..." Меня всегда немножко шокировало, что его адрес — Безбожный переулок. (Помните "Плач по Арбату": "Я выселен с Арбата, арбатский эмигрант. В Безбожном переулке хиреет мой талант..." – О. П.).

Я думал: как можно жить по такому адресу на протяжении многих лет? Но теперь переулку вернули его прежнее название — Протопоповский, и это, может быть, один из немногих случаев, когда я обрадовался переименованию.

Я позвонил, думая, что меня встретит кто-то из домашних. Нет, вышел сам Окуджава. Такой стройный, подтянутый, в рубахе навыпуск, очень быстрый и подвижный. Я даже порадовался его бодрому виду, но тут же сказал, что не хотел бы его отягощать. "Пожалуйста, позвольте мне вручить вам нашу пластинку..."

Вы знаете, я даже забыл ему представиться как автор большой статьи о нем ("Когда вы среди нас...", "Музыкальная жизнь" N 3, 1994 г. Этой статьей Наума Григорьевича видный московский журнал отметил 70-летие Б.Окуджавы. – О. П.). Честно говоря, мне очень хотелось, чтобы он эту статью прочитал, потому что вроде бы она у меня получилась, и главное — в таком ракурсе, в таком плане, в каком о нем еще не писали. Но я настолько не хотел его обременять...

Наоборот, он начал задерживать. Попросил рассказать хоть в нескольких словах о себе, о Павлодаре: что из себя представляет здесь культурная жизнь, какие выходят газеты... Пообещал: "Я вам обязательно напишу. Мне очень интересно, как вы в Павлодаре поете мои песни". Вот собственно и все. Общались мы не более пяти минут, и меня удивила и покорила его благожелательность, пытливость по отношению к новому человеку. Хотя мне говорили, будто бы он немножечко заносчив, чванлив и т.д.

...Боюсь, что если я начну говорить о том, что значит для нас Окуджава и его творчество, это будет очень банально, хотя это верная истина. Окуджава был нашим спасением. И Окуджава, и Высоцкий. Они по-разному на нас воздействовали и по-разному прививали нам жизнестойкость. Если Высоцкий был "трибуном",— пробуждал от спячки и активизировал нашу волю, то Окуджава — утешал, вселял надежду, пробуждал в нас веру в самих себя. Он создал свой особый камерный стиль бардовского пения, который в буквальном смысле повторить невозможно. Тот, кто вознамерится следовать Окуджаве, должен быть конгениален ему, обладать таким же запасом душевной щедрости, таким же интеллектом и, само собой разумеется, талантом.

Почему Окуджава считается патриархом авторской песни, ведь до него уже были другие барды — Анчаров, например? Потому что он впервые вышел на "арену", на "столбовую дорогу" со своей бардовской песней. Так же мы считаем основоположником русской поэзии Пушкина. А что, Державин разве не великий поэт? — но столбовую дорогу в поэзии проторил не он. Само по себе творчество значит мало, если оно не имеет большого общественного резонанса. Своими песнями Окуджава доказал, что и без набатного грома, камерной поэзией можно воспитывать целую страну, активизировать интеллект огромной массы людей и вселять в них и дух творчества, и дух сопротивления. Таким качеством русская поэзия сама по себе уже обладала. Разве Анна Ахматова — не пример того? То, что Ахматова делала в стихах, Окуджава соединил с мелодией и авторским исполнением.

...Может быть, так говорить кощунственно, но мне кажется, что в своем творчестве — в песне, поэзии, прозе — Окуджава успел сделать все. В отличие от Высоцкого, который, я считаю, до конца раскрыться не успел; ему бы дожить, понимаете, хотя бы до "перестройки"... Нет, конечно, я хотел бы, чтобы Булат Шалвович жил очень долго, чтобы он продолжал умножать и свои песни, и книги. Но мне почему-то кажется, что все главное он сделать успел.

Закончилась целая эпоха для нас. Когда я услышал, что умер Окуджава, словно бы что-то оборвалось в душе... Вы знаете, я ведь до сих пор жду от него письма".

Записал Олег Петухов, "НВ"