Булат Окуджава не нуждается в представлении — его проза и стихи давно завоевали известность. Он давно пишет об Арбате, и не счесть замечательных строк, воспевающих эту улицу. Окуджава прожил на Арбате 17 лет, и все было за это время. Но главное: "И если вам, читатель торопливый, он не знаком, тот гордый, сиротливый, извилистый, короткий коридор от ресторана "Праги" до Смоляги и рай, замаскированный под двор, где все равны: и дети, и бродяги, спешите же... Все остальное — вздор". Это слова влюбленного человека.

Поэтому первый вопрос тоже о любви.

— Булат Шалвович, если выражаться предельно лаконично, что для вас значит Арбат? "Живописцы, окуните ваши кисти в суету дворов арбатских и зарю..."

— Для меня это та самая родина, о которой говорят. Место, где я рос, воспитывался. Где было много друзей, знакомых, родственников. Я никогда не утверждал: Арбат — самое лучшее место на земле, но для меня оно прекрасно.

Нынче многие, даже самые малозначительные эпизоды воспринимаются с примесью удивительно светлой грусти. Я жил в доме 43, где были шашлычная "Риони" и магазин "Электросбыт". Серый такой дом... Вы знаете, память даже больше возвращается к печальному — здесь в 1938 году арестовали мою маму, на 18 лет она исчезла из моей жизни. Между прочим, Арбат был главной улицей, по которой проезжал Сталин, и там в большом количестве дежурили "топтуны". Однажды арестовали моего друга и его сестру — мол, она готовила... покушение на проезжающего по улице вождя. Девочка возражала: "Но мои окна выходят во двор". На ее слова никто не обратил внимания. И за этот абсурд ей пришлось жестоко расплачиваться.

— И все же, Булат Шалвович, вспомните о радостях: "На арбатском дворе и веселье, и смех"...

— Влюбился в девочку, вот вам радость. Украли как-то с приятелями из ресторана со стороны кухни жареного гуся, на чердаке пировали... Понимаете, я очень рано остался без родителей, на попечении бабушки, и "меня воспитывал арбатский двор". Выпивали, в двенадцать лет начал курить. Какие у меня были мечты? Должен вас разочаровать — отнюдь не возвышенные, поэтические, а, наоборот, очень приземленные... Мечтал стать таким, как Костя Ежик — уже взрослый парень, вор. Он ходил в тельняшке, сапоги в гармошку, этакий лихой чубчик. Вот такой идеал детства.

— Вы можете назвать свои лучшие строки об Арбате?

— Пожалуй, нет. Для меня большая честь, если кому-то что-то нравится. Но сам оценивать себя не могу и не хочу, поскольку человек я не тщеславный. Да и перечитываю себя очень редко. Понимаете, определить собственный уровень невероятно трудно... Конечно, я профессионал и писать буду до конца жизни. Хотя сознаю и то, что литературных открытий за мной не числится.

— Кстати, кем вы считаете себя в большей степени — прозаиком или поэтом?

— В большей степени я — литератор. Ибо во всех жанрах, в которых я работал, я выражаю себя. Просто делюсь впечатлениями об окружающем меня мире.

— Давайте возвратимся на Арбат сегодняшний. Вы часто там бываете?

— Нет. У меня есть строки: "Арбата больше нет, растаял, словно свеченька, весь вытек, словно реченька. Осталась только Сретенка, Сретенка, Сретенка, ты хоть не спеши, надо, чтобы что-нибудь осталось для души". Ушел колорит, неповторимый дух. Эта улица и теперь, наверное, по-своему хороша, но в ней нет ничего общего с тем Арбатом. Есть у меня и другие строки: "Во дворике этом мне тесно. И я из него ухожу..."

— Но, к счастью, вы остаетесь в литературе. Простите, но не так хорошо слышно нынче ваше творчество. Неужто "допеты все песни. И точка. И хватит, и хватит о том. Ну, может, какая-то строчка осталась еще за бортом?" Осталась?

— Смею надеяться. В конце прошлого года написал цикл стихов, опубликованных в последнем номере "Знамени". Есть и проза — в "Новом мире" напечатаны "Автобиографические анекдоты". Сейчас я их продолжаю.

— Прекрасно, что вас не оставляет надежда "увидеть в усмешке фортуны улыбку надежды своей". Если же снова оглянуться назад, то от чего вы некогда приходили в восторг? И знакомо ли вам ощущение счастья?

— Вы знаете, счастье недостижимо. Ощущение это быстро проходит. Вот я писал несколько лет роман, наконец я его закончил, стал читать. Меня охватило удивительное состояние. Восторг, опьянение...

— Какой это был роман?

— Неважно. Но спустя два месяца, снова прочитав его, я увидел, что он несовершенен. Так повторялось много раз. Вот почему это чувство мимолетное, постоянно ускользающее. Как у Блока: "Что счастие: короткий миг и тесный".

— Писатели пишут, но читают ли их? Кажется, незаметно мы из страны читающей превратились в страну смотрящую — денно и нощно не слишком умный телеящик, набитый триллерами, клипами, рекламой...

— Я не оракул, могу лишь высказать надежду. Все это не слишком приятно, но я могу назвать издательства, выпускающие только умную, серьезную литературу, магазины, торгующие ей же. Да и людей, ищущих ее и читающих, тоже немало. Значит, светлый ручеек не иссякает. Вы упомянули телевидение. Вот оно тревожит по-настоящему. Преобладает практически на всех программах ресторанный уровень. Кстати, против него я ничего не имею. Но когда он становится главным в искусстве, это ужасно. И это выдается за идеал, совершенство!

— Когда-то вы написали такие строки: "Пока земля еще вертится, пока еще ярок свет, Господи, дай же ты каждому, чего у него нет..." А что бы вы сами попросили у Всевышнего, если представилась такая возможность?

— Я попросил бы его привить нам всем нужные черты для скорого выздоравливания от напастей и бед. Спасти нас всех от невзгод жизни.

— "...и не забудь про меня"?

— Побольше здоровья. Понимаю, возраст есть возраст, но в последний год я резко заболел... В общем, здоровья, хотя бы в пределах моих немалых уже лет. Недавно я бросил курить, мне стало трудно работать. Представляете, 60 лет дымил, и рефлекс очень мощный. Пишу и нервничаю — сигареты не хватает.

— Часто ли для вас играет "надежды маленький оркестрик под управлением любви"?

— Благодаря ему я живу и нахожу возможные точки соприкосновения с будущим.

— Мы начали беседу Арбатом. Наверное, им же следует завершить интервью. "Я выселен с Арбата, арбатский эмигрант". Эти строки актуальны для вас и сегодня?

— Да, и осталась легкая грусть. Я часто вижу сны о детстве, друзьях с моей родной улицы. Арбат навсегда в моей душе.

...Уже в метро я раскрыл томик Окуджавы и натолкнулся на строки: "Куда-то все спешит надменная столица, с которою давно мы перешли на "вы"... Все меньше мест в Москве, где помнят наши лица, все больше мест в Москве, где и без нас правы". Вот тут-то, Булат Шалвович, вы, извините, не правы. И, надо полагать, великое множество читателей думают так же.