В этом году Юрию Визбору исполнилось бы 70 лет. Впервые о нем рассказывает альпинист, вице-президент РКК "Энергия" Аркадий Мартыновский

Мартыновский Аркадий Леонидович первый вице-президент Ракетно-космической корпорации "Энергия" имени С. П. Королева. Но есть люди, которые знают его как Аркана или Аркашу — того самого, которому посвящена песня Юрия Визбора "В Аркашиной квартире", ныне исполняемая известными бардами с различных сценических площадок, и другие песни. Они были очень дружны, но до сих пор журналистам Аркадий Леонидович об этой дружбе не рассказывал. Первое, что он спросил меня при встрече:

— Вы готовы к написанию статьи о Визборе?

Я немного удивляюсь такому вопросу, но потом понимаю, что, видимо, мой собеседник собирается рассказать вещи, которые для него очень важны, и все становится на свои места.

— Уже 20 лет, как Визбора нет с нами, но он продолжает жить в памяти людей, — продолжает Аркадий Леонидович, — есть его диски, книги, друзья, которые его не забывают и рассказывают о нем своим детям. Каждый год в день рождения Визбора проводятся вечера его памяти, вся организация которых — на Нине Тихоновой-Визбор. На них собирается множество людей, которых Юра объединил. Сейчас о нем часто говорят поверхностно и схематично. Перечисляют основные вехи его жизни: песни, фильмы, статьи. Но по-человечески о нем никто не рассказывает. Вот почему, мне кажется, и пришло время для такой беседы.

Петь не умеешь — не берись!

Я познакомился с Визбором в 1959 году в горах под Алма-Атой. Мне было 20, ему — 25. Я был тогда руководителем группы альпинистов. Между восхождениями зашел в палатку. Вижу: сидит на кровати рыженький полный парень и тихо поет. Я ему говорю:

— Слушай, петь не умеешь — не берись. Дай я тебе покажу, как нужно.

Спел я ему пару жиганских песен: "Ромка" и "Немузыкальное". Это уже потом, повзрослев, я понял, что петь не умею. Так мы и познакомились. Потом в той же поездке у нас случилось ЧП: камнепад на спуске, одну девушку — мою напарницу по связке Нину Чичерину — сильно ранило, начались спасательные работы. Я в связи с этим задержался в Алма-Ате и потом приехал в Москву.

А Визбор мне во время знакомства дал телефон, пригласил в гости. В Москву я приехал уже один, денег к тому моменту не осталось. Визбор в то время жил на улице Неглинной, угол Кузнецкого Моста, на втором этаже в коммунальной квартире. В доме — красивая старинная итальянская лестница. Жена Ада Якушева — тоже известная поэтесса. И она писала очень хорошие песни. Набираю номер:

— Здравствуй, это я.

— Будешь в Москве, заезжай, — говорит Юра.

— Да я уже в Москве, звоню из подъезда.

— Тогда заходи!

Радости у него, конечно, большой от моего приезда не было. Знаете, как бывает: зовут чисто формально и не думают, что приедут. Тогда же приехал Юлий Ким. Мы сидели вчетвером. Но нужно же выпить по русскому обычаю. У меня был один рубль тридцать шесть копеек — все деньги, что остались. Шел большой спор: где достать еще двадцать копеек, чтобы хватило на самую дешевую бутылку вина? В их доме внизу, на первом этаже, был магазин "Кыргызстан". Ада долго уговаривала соседей, чтобы одолжили еще двадцать копеек. В итоге пропили и пропели весь вечер. Я переночевал у них на полу в комнате вместе с кричащим ребенком (дочка Визбора Татьяна — сейчас известный радиожурналист). Ребята проводили меня в дорогу. Вот с этого визита и началась наша дружба.

Рубили лед веслами

Мы много встречались в горах. Потом, в 1962 году, я окончил институт и выезжал на целину. Ехал через Москву, мы опять встретились. А в 1963 году я уже переехал в столицу. Потом женился. И с этого времени Юра у нас в доме бывал очень часто. Он развелся и женился еще раз — всего у него было четыре жены. Второй брак с Женей Ураловой — актрисой Театра Ермоловой... Вообще все его подруги были хорошими людьми. Это — его выбор, его — жены. Что обсуждать?

Мы вместе ходили в походы. Но было такое негласное правило: где бы Юра ни был, он всегда приходил в наш дом. Я быстро стал начальником, получил квартиру. И у нас постоянно собиралась вся наша компания — человек двадцать-двадцать пять. Как мы там рассаживались, сейчас сам удивляюсь. Если мест не хватало, сидели на полу. Там было много ныне известных людей, я их называть не буду. Но Юру тянуло к нам всегда. Заканчивая свои киносъемки, журналистскую работу, он приходил. Он, как журналист, ходил и на ледоколах, и на подводных лодках, и с рыбаками. Сам непосредственно во всем участвовал. И очень хорошо общался с людьми. Мгновенно находил контакт с капитанами, адмиралами, летчиками, ледокольщиками. Юра — пионер. Он первый, кто начал авторскую песню. Другие были уже после, буквально через полтора-два года.

Если открыть любой сборник песен Юры, там можно найти песни, написанные к определенной дате -17 ноября. Это мой день рождения. Мы всегда собирались в этот день — это было своеобразное подведение итогов года. И по сей день собираемся. У меня или у Нины Тихоновой — Юриной вдовы. У нас была очень крепкая компания. Скажем, первого мая каждый год мы ходили на байдарках. Что бы ни было — лед, мороз, снег, нас ничто не останавливало. Лед, например, рубили веслами у опор небольших мостов — и такое было.

Ходили всегда разными маршрутами по подмосковным речкам. Там тогда были еще очень опасные места. Сами понимаете, когда бывает настоящее половодье. Мы переворачивались, тонули... Но Визбор шел всегда первым. Это нас очень удивляло, потому что в нашей компании почти все были мастерами спорта СССР по альпинизму. Неслабые ребята, которые видели в жизни все. Однако Визбор никогда даже метра не проходил вторым. Он был всегда впереди. Даже если с дочкой, двумя дочками, с женой, все равно впереди.

Однажды мы ехали в поезде, с нами дети, жены и мы — с байдарками. Еще в Москве отыскали нужное место на карте, где потребуется срочно всем выгрузиться. Решение приняли в последнюю минуту. Просим машиниста, мол, сделайте там остановку, а он:

— Вы чего, ребята?

Мы ему и говорим:

— Вот у нас есть пять рублей, остановите поезд на три-четыре минуты у моста.

— Нас же двое! — возмущается он.

Мы им дали шесть рублей, и они остановили состав Москва — Таллин ночью прямо на мосту. За три минуты мы успели выгрузить из вагона и себя, и детей, и все снаряжение.

Зимой мы ездили кататься на горных лыжах. Тогда это было еще немодно и неизвестно. Это — Алибек, Домбай, в Приэльбрусье — гора Чегет. Кафе Ай (по-балкански — Луна) было нашим кафе. Там была комната на 20 мест. И бар большой, где обслуживали днем. А мы там останавливались, жили. Сами себе готовили. Все там рождалось — и песни, и шутки. Вот такая жизнь у нас была. Разные у нас были профессии — гидрогеологи, технологи, гидротехники... В основном техническая интеллигенция. Юрке нравилось. Для нас он не был кумиром. Нормальный рядовой человек. Мы даже посмеивались над ним, подначивали. Даже не очень-то и понимали, с каким человеком рядом мы находимся.

Это я – Борман

Есть такая станция Турист по Дмитровскому шоссе и деревня Шуколово. Туда ходила электричка с Савеловского вокзала. И в ней в третьем вагоне, в третьем ряду никто никогда не занимал место — там сидел только Визбор. Все об этом знали. Он брал гитару и час — именно столько времени занимала дорога — пел. В субботу — туда, в воскресенье — обратно. В вагоне были горнолыжники, туристы. Все считали за честь попасть в третий вагон. Там не было места.

А однажды, когда уже сняли фильм "17 мгновений весны", мы ходили в байдарочный поход, остановившись на ночевку на реке Угре под Юхновым. Там были страшные бои во время войны, где наших солдат полегло немерено. Все там было в колючей проволоке. Мы знали, что там очень много снарядов. Шел сильный дождь, и мы не могли просто больше идти: промокли, замерзли. Вышли на берег, поставили палатки, костер разожгли. И тут же наши дети нашли каски. 20 русских касок с дыркой во лбу и одну немецкую. Тут же какие-то снаряды, автоматы без деталей. Визбор надел немецкую каску, собрал детей, которые с нами были и, чтобы поднять немного дух, говорит:

— Я пришел в ваш страна сделать порядок.

Дети были счастливы. Борман в каске из фильма перед ними.

Как-то, когда мы были в очередной альпинистской экспедиции, Визбору нужно было раньше уезжать. А я должен был организовать продукты для базового лагеря. Мы сели на машину, поехали в Душанбе. Город от лагеря был километрах в 70. Приехали — билетов нет, Визбор улететь не может. А в это время второй раз показали "17 мгновений весны". У касс масса людей, все в галошах, халатах. В окошко не пробиться — ужас что творится. Жара 35 градусов в тени. Мы — в военную кассу. Визбор говорит:

— Дайте мне, пожалуйста, билет.

— Нет билетов, — отвечают.

Тогда Визбор просунул голову в окошко:

— А я — Борман. Дайте мне билет до Берлина!

Тут же все девчонки в кассе оставили работу, бросились к окошку:

— Ой, действительно Борман! Но до Берлина у нас билета нет. Есть только до Москвы.

Тут же нашелся билет. И Юра улетел.

Мне пришлось играть белого медведя

В 1968 году начал сниматься фильм Михаила Калатозова "Красная палатка" — совместное итало-советское производство. Там играли Донатас Банионис, Эдуард Марцевич, Юрий Соломин, Борис Хмельницкий, Никита Михалков. Тогда еще некоторые из них были не так известны. Визбор играл роль ученого, ослепшего от яркого солнца. И мы, альпинисты, туда тоже поехали. В первую очередь как спасатели. Мы снимали на Земле Франца-Иосифа, в паковых льдах. Это сейчас на Северный полюс можно спокойно прилететь, а тогда такая поездка была как ЧП. Нас белые медведи окружали, что достаточно неприятно: стрелять же нельзя было. Мне даже пришлось играть белого медведя. Шкура была — килограмм 50 весом, а играть было некому. Мы, альпинисты-спасатели, жили на известном ледоколе, дизель-электроходе "Обь", который обычно ходил на зимовку в Антарктиду. А в этот год поплыл не туда, а с нами. У нас была самая большая каюта — шесть мест. Там собирались большинство артистов. Потому что у других были пенальчики на два человека.

У нас был вертолет, мы по торосам и льдам готовили съемки. Ледоколы лед кололи. Никита Михалков на съемки приплыл на другом ледоколе — "Красин". Целая эпопея была. Мы с Юрой даже хотели написать книгу.

Юра, что у тебя за роман?

В Витенево, где мы катались на водных лыжах, приехала известный режиссер Лариса Шепитько. Она собиралась снимать фильм "Ты и я" и пригласила на одну из ролей Визбора. Лариса мне говорила:

— Аркадий, ты на него влияешь. Скажи Визбору, чтобы похудел. Нужно по фильму.

Ну как сделать, чтобы Визбор похудел? Он же служил в армии, дошел до звания старшего сержанта и всю жизнь любил макароны. Когда приходил домой, с удовольствием ел их. С последней женой Ниной Тихоновой они как-то собирались худеть, но он заходил на кухню, а там — макароны. Съедал их, и все пропадало.

Он очень много снимался, много ездил, летал. И я много работал: уходил рано, приходил поздно. Но вот эти этапы — горные лыжи, байдарки, альпинизм, день рождения в ноябре — были неизменны. Как годовой отчет. Всегда Юра приходил, если ему было трудно. Товарищ он был хороший. Всегда сообщал, где, что, как, куда. Его лучше всего можно понять по песням, которые он писал.

Приезжает, показывает новую песню, я его спрашиваю:

— Юра, что у тебя за роман?

А по всему видно, что он снова влюблен: по словам, интонации. Он был тонким человеком. И ранимый, но зла не держал. Его последняя жена Нина Тихонова — замечательный человек. Самые трудные годы Юры — инфаркт, последняя тяжелая болезнь... Много несчастий на нее свалилось, но она вела себя героически, делала все возможное и никогда не жаловалась.

По моим понятиям, все жены — враги друзей. Это закон. Может быть, не так жестко, но ревность существует. Когда мужчина стремится к друзьям, то есть туда, где жены не участвуют, женщины всегда это болезненно переносят.

Но мы и жен с собой часто брали. Моя жена Юля, например, всегда была с нами. Нина — она другой человек, светского склада. У нас были встречи. Реже, чаще... Сложности тоже были. Но все равно мы были счастливы и рады видеть друг друга. Я понимал одно, что Нина хочет перевести Юру в более серьезную плоскость, чтобы он стал серьезным писателем, пьесы писал... Он и писал пьесы, и шли они в театрах по всей стране. Но это — не его. Его дело — песни. Ведь его пьесы немногие знают, а песни поет вся страна. "Милая моя" — как гимн. Причем ее поют совершенно разные люди.

Московская прописка Жванецкого

О человеческих качествах Юры я могу много рассказывать. Однажды Визбор звонит мне и говорит:

— Что ты там сидишь на работе, а тут люди голодают.

— Какие такие люди?

— Приехали из Ленинграда. Миша Жванецкий и Рома Карцев. Они в Москве, а денег и работы нет. Давай приезжай.

Я и приехал, переговорил, позвонил первому секретарю горкома города Королева, попросил "добро" на два концерта. И нам пошли навстречу, собрались полные залы. Жванецкий с Карцевым получили по сто рублей — тогда это были деньги, и были довольны.

А знаете, как Жванецкого прописали в Москве? Тоже без участия Визбора не обошлось. Миша приехал в Москву, а прописки нет. Звонит Визбор:

— Аркадий, есть предложение встретиться на даче у Юли Хрущевой. Сделай так, чтобы и Рюмин приехал (имелся в виду космонавт Валерий Рюмин, с которым мы все дружили). Нужно поговорить.

А Валера в то время был любимцем партии и правительства. Мы приехали: Рюмин с женой, я с женой и Миша. Пропустили по рюмочке, посидели замечательно. Юра говорит Рюмину:

— Валер, а ты не можешь сделать так, чтобы Жванецкого в Москве прописали?

Я бы сам не осмелился Рюмина попросить. Мне было неудобно: а вдруг откажет? Но Валерий горячо поддержал идею. Визбор там же на машинке настучал письмо. Суть его — мы, космонавты СССР, группа поддержки, просим посодействовать... И это письмо сыграло решающую роль в прописке Жванецкого.

Последняя песня Визбора

По выходным мы виделись очень часто, Визбор с женой снимал дачи в Переделкино, в Пахре. Продолжались наши байдарки. Юра понимал, что нужно заниматься более серьезным делом. Нашел себя и в журналистике, и в документальном кино — он сделал много хороших фильмов. Он и песню не бросал, дружил с Сережей Никитиным, Сашей Городницким, Женей Клячкиным, Юлием Кимом и еще массой хороших людей. После того как я в свое время познакомил Визбора с космонавтом Валерием Рюминым и они подружились, Визбор написал много песен про космонавтов. Выступал в ЦУПе, пел их. Потом у Визбора был инфаркт. Он отошел, но через некоторое время заболел очень серьезно: у него случился рак печени. Но, тем не менее, мы его уговорили в 1984 году в марте поехать в Цей — это такой горнолыжный район в Северной Осетии. Мы окружили его альпинистскими девушками-горнолыжницами. И он расцвел и катался хорошо. Мы великолепно отдыхали: Валерий Рюмин с женой — будущим космонавтом, Героем России Еленой Кондаковой (она летала два раза и на американском "Шаттле", и на нашем "Союзе"). И Визбор написал там свою последнюю песню. Цейская — так она называется.

После того как он приехал, уже в июне ему стало гораздо хуже. Его жена Нина делала все возможное. И вся страна подключилась к лечению Юры. Люди приносили какие-то лекарства, приводили экстрасенсов, которых в то время, казалось бы, не было. Один профессор-математик каждый день в 7 часов утра привозил Визбору молоко из загорода. Масса людей старались ему помочь. С одной стороны, у Визборов были знакомые в ЦК КПСС — уровень высокий партийный — советский, а с другой — КСП, клуб самодеятельной песни.

В последние дни я уже не ездил к нему: не могу видеть людей в таком состоянии. Особенно близкого товарища. Чем помочь? Где искать слова? Не умею. Поэтому мы просто обреченно ждали. 20 июня, в день рождения, мы с женой приехали его поздравить. Юра, разговаривая с нами, сел на корточки... Потом — на пол, потому что лежать уже не мог.

Не верь разлукам...

А дальше я расскажу то, чего никому не говорил. Когда умер Визбор, Нина звонит мне, мол, Аркадий, понимаешь, вот такая ситуация... И мы бросились: что делать? Надо ж как-то достойно похоронить. Я поздно вечером позвонил своему товарищу, Совкову Володе. Он был ответственным работником Моссовета. Он знал Юру, а Визбор — его. Володя — такой парень, напористый. Он позвонил друзьям, и мы получили место на Новокунцевском кладбище. Официальные власти об этом и не знали. И когда мы хоронили, шел сильный дождь, из больницы в Вешняках процессия не могла двигаться. Что делать? Володя позвонил в ГАИ Москвы. Те сразу "под козырек" и в сопровождении гаишников по Окружной мы спокойно доехали до места назначения.

Когда настало время ставить памятник, то по всей стране собирали деньги. Собрали так мало, что даже неудобно говорить. Скульптор из Прибалтики Давид Зунделович решил взяться за дело. А в это время мне поручили на работе заняться памятником Сергею Павловичу Королеву. Для этой цели было выделено громадное количество гранита из карьеров Украины. Занимался там первый секретарь обкома лично. Тогда это был вопрос фондов, лимитов, а не только денег. Розовый гранит из известных карьеров Житомирщины, черный... Я попросил наших работников, вывезти оттуда (а это был большой дефицит, только для партийной номенклатуры) большую глыбу черного гранита на отдельной платформе. Они привезли ее вместе с гранитом для памятника Королеву чуть ли не подпольно. Черный камень отправили в Прибалтику. Там скульптор его обтесал, сделал в несколько раз меньше. Так и стоит у Визбора на могиле этот черный гранитный камень, а на нем написано: "Не верь разлукам, старина".

К чему я это рассказываю. Сейчас в столице есть памятник и Окуджаве, и Высоцкому, а Визбору — нет. А ведь авторская песня начиналась именно с него. И даже Булат Шалвович Окуджава это признавал, и не один раз.

В Аркашиной квартире

В Аркашиной квартире живут чужие люди,

Ни Юли, ни Аркаши давно в тех стенах нет.

Там также не сижу

я с картошечкой в мундире,

И вовсе не Аркашин горит на кухне свет.

Неужто эти годы прошли на самом деле,

Пока мы разбирались —

кто теща, кто — свекровь?

Куда же мы глядели, покуда все галдели

И бойко рифмовали

слова "любовь" и "кровь"?

В Аркашиной квартире бывали эти рифмы

Не в виде сочинений, а в виде высоты.

Там даже красовалась неясным логарифмом

Абстрактная картина для общей красоты.

Нам это все досталось не в качестве наживы

И был неповторимым наш грошевой уют.

Ах, слава Богу, братцы,

что все мы вроде живы,

И все, что мы имели, уже не украдут.

Мы были так богаты чужой и общей болью,

Наивною моралью, желаньем петь да петь.

Все это оплатили любовью мы и кровью, —

Не дай нам Бог, ребята,

в дальнейшем обеднеть.

В Аркашиной квартире все бродят

наши тени,

На кухне выпивают и курят у окна.

Абстрактная картина — судеб переплетенье,

И так несправедливо, что жизнь у нас одна.

Август, 1979, Мурманск